– Передайте поклон Феликсу Петровичу…

– А вы черканите ему пару строк.

– Действительно, так и сделаю… если не заверчусь.

Ладов закрыл за ним дверь.

Прошёлся по комнате, скользнул взглядом по разложенным свёрткам. Хотел вернуть Сорокина, но в коридоре было уже пусто.

Прошёл к столику дежурной, облокотился на стойку, подождал, пока Ольга Павловна поднимет глаза.

– Скрасьте мой одинокий печальный вечер…

– Волчье состояние? – В её голосе прозвучала ирония.

– А вы запомнили.

– Меня всегда интересовали принципы сильных мужчин.

– Увы, даже самый сильный мужчина всегда слабее самой слабой женщины.

– О, это я знаю! – Она усмехнулась. – И всё же ничем не могу вам помочь.

– У вас изменилось отношение ко мне?

– Изменилось.

Ладов помолчал.

– Я огорчён, – признался он. – Мне сегодня очень хотелось с вами поговорить.

…Он вернулся в номер.

Сел за стол, выпил коньяку. Пододвинул телефон, но позвонить Соловецкому не успел. В дверь негромко постучали, и он раздражённо бросил:

– Войдите!

Вошла Ольга Павловна. Словно не замечая его растерянности, присела на диван.

– Что же вы не угощаете? – произнесла она.

– Простите…

Ладов засуетился, налил вина, стал предлагать разложенные на столе деликатесы.

Ольга Павловна с улыбкой наблюдала за ним.

– Вы единственный человек, с которым я хотел бы быть откровенным, – сказал Ладов. Пересел в кресло напротив неё. – Давайте поговорим с вами о любви, а не о делах.

– Значит, вам дорого не моё отношение к вам, а ваше ко мне.

Эта женщина была умна, и Ладов не стал продолжать игру.

– Вы меня волнуете как женщина.

– Цинично, но честно. – Ольга Павловна усмехнулась. – И мне можно откровенно?

– Как хотите… Но прежде давайте выпьем…

– Я на работе, – сказала она. – А вы выпейте.

– А мне можно, я закончил свою работу… За вас…

Ладов выпил.

Ольга Павловна улыбнулась:

– Откровенность отталкивает только нечестных людей. Честным она не мешает… Но ведь вы не хотите моей откровенности…

– Вот как?.. Почему вы так думаете?

– Потому что я скажу вам неприятное…

– Какая интересная беседа… – Ладова обидели её слова, настроение испортилось, он начинал разочаровываться в Ольге Павловне. – Хорошо, я буду откровенен. Вы пришли сейчас, потому что вас послал начальник строительства?

Она удивлённо посмотрела на него.

– При чём здесь он?

– Но ведь вы с ним… Вы ведь знакомы и довольно близко…

Он ожидал, что она сейчас произнесёт «нет» и всё встанет на свои места. Но Ольга Павловна поймала его взгляд, долго смотрела с какой-то потаённой печалью, и он не выдержал, отвёл свой.

– Я надеялась, что вы не скажете этого… Но вы сказали… Именно поэтому изменилось моё отношение к вам… Не жалеете теперь, что объяснялись в любви?

– В любви?.. Ну что вы. – Ладов медленно развернул шоколадку. Надежды на приятный вечер не оправдались, и теперь ему хотелось обидеть, даже унизить сидящую напротив женщину. – В симпатии, только в симпатии… Вам к лицу злость, хотя она делает вас некрасивой и отталкивает… Такой вы, наверное, нравитесь только Солонецкому.

Ольга Павловна поднялась, окинула Ладова снисходительным взглядом.

– Вам это важно знать?

– Значит, вы его любовница, – со вздохом сожаления констатировал Ладов. – Вот так Солонецкий, – хихикнул вдруг он. – То-то Ирина…

Он запнулся.

– Я люблю его, – сказала Ольга Павловна. – Но думаю, вы этого не поймёте…

И вышла.

Затихли её шаги, а Ладов всё стоял посреди комнаты, приходя в себя от услышанного.

Ночью началась метель – первая весть длинной северной зимы. За несколько часов она набросала сугробы, перемела дороги. Запланированная Кузьминым поездка по трассе ЛЭП срывалась. Но утром по рации с ЛЭП передали, что кончилось горючее, а бензовоз из-за заносов не может выехать в посёлок. Надо было отправлять вездеход, и Кузьмин воспользовался оказией.

Расторгуев, пересевший на вездеход вместо заболевшего водителя, к десяти часам уже загрузился и заехал за главным инженером. На выезде из посёлка в стелющемся над землей снежном тумане он чуть не наехал на человека в малице и оленьих унтах, с охотничьими, обитыми камусом лыжами на плече. Ни рычащий вездеход, ни ругань Расторгуева, казалось, он не заметил, только взглянул через стекло на водителя и неторопливо пошёл дальше.

– Так это ты, что ли?! – растерянно крикнул ему вслед Расторгуев, примолкший под этим взглядом. И виновато добавил: – Не видно же ни черта…

– Знакомый? – спросил Кузьмин.

– Да чудик один, – неохотно отозвался водитель, – Аввакум. – И помолчав, объяснил: – Прежде у нас работал, а теперь охотой промышляет. Вроде учёным был раньше, потом в отшельники подался.

– В отшельники?! В наш век?

– Года три уже в тундре живёт. Только за продуктами и приходит, когда «кусать» нечего. А так – в Путоранах пропадает. – Расторгуев махнул рукой в сторону невидимых гор.

Помолчав, добавил, словно оправдываясь за свою растерянность:

– Личность тёмная… Только Юрий Иванович благоволит, разрешает ему и в гостинице без паспорта останавливаться. А вы что, не видели его раньше?

– Не приходилось.

– Вот же что делается… – ругнул Расторгуев ветер, взбивший плотный столб снежной пыли. – Однако не засесть бы нам…

Он приник к ветровому стеклу, бросая вездеход по неширокой просеке ЛЭП…

Вагончики лэповцев стояли километрах в двух от места, где заканчивалась просека. Недалеко от них грязным пятном среди белой равнины застыл застрявший бензовоз. Расторгуев попытался его объехать, но вездеход зарылся в снег по самое стекло, и он решительно заглушил двигатель.

– Всё, приехали. Дальше никак.

Достал из-под сиденья ракетницу, выпустил пару красных ракет в сторону вагончиков, и оттуда, склоняясь под порывами ветра, к ним двинулось несколько человек.

Кузьмин выпрыгнул из кабины и, проваливаясь в снег, пошёл им навстречу.

На полдороге его встретил начальник участка Божко. Махнул своим людям, те потащили к вездеходу наспех сооружённую волокушу.

– В гости к нам! – прокричал Божко и пошёл впереди главного инженера. – А мы тут маху дали, утром выслали машину, а она застряла. Ни одного бульдозера на ходу, всю горючку съели.