– Сомнительная репутация, – сказал Кузьмин. – Человек должен пользу приносить обществу, а не бегать от него.

– Резонно… Только представьте, как скучен окажется мир, в котором все будут похожи один на другого… – Солонецкий погасил сигарету. – Вот, опять закурил… Я вас почему искал: завтра Ладов улетает.

Кузьмин кивнул. Он знал, что начальник строительства ждёт конкретного ответа, но после паузы сказал о другом:

– Я предлагаю заменить Сорокина.

Солонецкий задумался.

– У вас есть основания?.. Кандидатура?

Кузьмин кивнул.

– Тогда подготовьте докладную.

Распахнулась дверь, в кабинет вошёл Ладов.

Поздоровался.

– Оба здесь, это хорошо. – Он выдержал паузу. – Хочу проинформировать вас о предварительных итогах проверки.

Солонецкий прикурил новую сигарету, щурясь от дыма, кивнул.

– Мы слушаем.

– Если коротко, выводы таковы. Часть средств, отпущенная на основные сооружения, истрачена не по назначению. Нет разрешения на строительство телевизионной вышки, которая тем не менее почти построена. Не было предусмотрено в этом году и строительство молокозавода. Я понимаю, и телевидение, и молоко посёлку необходимы, но, товарищи руководители, есть же утверждённые главком планы, которые никому не позволено нарушать. Надо было добиваться, доказывать, но не заниматься самодеятельностью. Или вы считаете, что в главке ваших проблем не знают, вашими бедами не болеют? Ваше своеволие…

– Скорее предприимчивость, – перебил Кузьмин и торопливо добавил: – Беда в том, что думать начинают только с поста начальника главка, а то и выше… Ниже – исполняют. Культ исполнителей. И чем бездумнее, тем похвальнее… Но ведь вроде бы сейчас подул другой ветер…

– Финансовую дисциплину никто не отменял. Подумайте, что вы говорите, Геннадий Макарович? Выходит, что в министерстве, в главке сидят люди, ничего не смыслящие, и только один вы всё видите, всё понимаете и способны заменить и Госплан, и отделы главка, и проектные организации… Кстати, так вы и сделали, с нарушением проекта построив дизельную…

– Если бы строили по проекту, давно бы развалилась, – не выдержал Солонецкий. – Но это к слову, а так мы действительно виноваты, чего уж там…

– Юрий Иванович, – официальным тоном начал Ладов. – Я ведь вижу, какое настроение у ваших подчинённых. Дескать, главк далеко, у них своё, а у нас своё… государство, – последнее слово он произнёс с явной иронией.

– А что, мы и есть государство, – задумчиво произнёс Солонецкий. – Мы – его голова и его винтики. И от нас, не от вас и не от кого-то ещё, а в первую очередь от нас зависит, процветающим или нищенствующим оно будет, наше маленькое государство, которое является частью большого… Но и от вас, конечно, – вздохнул. – От того, насколько вы будете нам помогать.

Солонецкий встал, прошёлся по кабинету.

– Конечно, всё это желаемое, товарищ заместитель начальника главка. Пуповина нас с вами крепко связывает, без неё мы не сможем существовать. Но именно она-то иногда мешает. И давай говорить начистоту. Ты, я и он, – Солонецкий кивнул в сторону главного инженера, – прекрасно всё понимаем. И что нам грозит, и что можно спрятать, что от тебя зависит, а что нет… Перестройка идёт, ориентация на новое, а вот в твоих словах я этого пока не вижу. – Он прикурил новую сигарету. – Дорвался, теперь накурюсь до чёртиков… Пять лет держался.

– Не надо путать общее с частным, – возразил Ладов. – Самостоятельность – насущное требование дня, но в вашей самостоятельности, – он выделил голосом «в вашей», – я вижу анархию.

– Жаль, что ты видишь не то, что есть на самом деле, – сказал Солонецкий и сел за стол. – А факты действительно имели место… Но мы считаем, что поступали верно и с пользой для государства, не так ли, Геннадий Макарович?

Кузьмин кивнул.

– У меня нет ни желания, ни времени дебатировать. – Ладов пристально посмотрел на Кузьмина. – Геннадий Макарович, оставьте нас, пожалуйста, вдвоём.

Кузьмин вышел.

– Ты всё искренне говорил? – после паузы спросил Ладов.

– Да.

– Ну что же… Время рассудит, кто из нас прав. Что же касается вашей личной жизни… Изложенное в письме не подтвердилось. Но мой совет, не давай поводов для сплетен. Охотничья база на притоке, любовница…

– Базу срубили сами в законные отпуска, – сказал Солонецкий. – И охотимся там не в рабочее время. Если, конечно, мои слова имеют в данный момент вес… А любовницы у меня нет.

Их взгляды встретились.

– А Ольга Павловна?

Солонецкий пристально посмотрел на него.

– Я тебя не узнаю, Саша. Помнится, ты ничего не боялся, воевал за новое, набивал шишки… И никогда не путал личные дела со служебными. Зачем тебе знать о моих отношениях с Ольгой Павловной? Это касается только нас, понимаешь, только нас… Я прошу, если тебе так уж нужно опорочить меня, выбери что-нибудь другое, только не копайся в том, в чём ничего не сможешь понять…

– Ка-а-ак ты меня, – Ладов поджал губы. – А что же сразу не сказал, что знакомы, когда я за неё… Ну хорошо, а ваших отношений с секретаршей тоже не касаться?

Солонецкий усмехнулся.

– Действительно, гнать меня пора, если таких плохих осведомителей рядом терплю… Нет ничего между нами. И никогда не было. А верить мне или нет, твоё дело.

Солонецкий отвернулся и стал смотреть в окно.

Ладов помедлил, потом направился к двери. и уже в приёмной услышал голос Солонецкого:

– Вера Сергеевна, меня ни для кого нет.

Наутро Ладов улетал.

Накануне он попросил Костюкова позаботиться о машине, чтобы доехать до аэродрома, и ждал в гостинице.

Вечером же Солонецкий заказал спецрейс.

К девяти часам утра самолёт уже подлетал к Снежному.

Солонецкий позвонил в гостиницу, узнал, что Ладов в номере, и поехал за ним. Из машины выходить не стал, отправил за Ладовым шофёра.

– Давно бы так, – буркнул тот, нисколько не удивившись появлению Расторгуева.

Солонецкий, закрыв глаза, сидел на заднем сиденье. Он кивнул на приветствие Ладова и вновь закрылся воротником пальто.

По сторонам тянулись редкие деревья, болотца, прибранные снегом; пейзаж, от которого Ладов уже немножко устал и хотел скорее увидеть солнце, окунуться в суматоху городских улиц, ощутить уют домашних стен.

Когда впереди завиднелись строения аэродрома, Ладов вспомнил о билете. Хотел спросить Солонецкого, но передумал. О таких мелочах не стоило беспокоиться, кому-кому, а ему дежурных табличек в гостиницах и отрицательных ответов в кассах аэропортов давно уже не приходилось видеть и слышать.