Здесь были другие люди.

В который раз отмечал это Солонецкий, делал зарубку на память, чтобы на досуге подумать, осмыслить этот парадокс, но возвращался в каждодневную суету и забывал.

Проскочил мимо Матюшин, старый прораб, прошедший огонь и воду, строящий четвёртую гидростанцию. Проскочил, чуть кивнув, приветствуя начальство. А ведь доведись им встретиться в управлении – Матюшин другой: мнущийся, краснеющий, неловкий.

– Здравствуй, Юрий Иванович, – вывернулся откуда-то сбоку Туров.

– Ты уже по-зимнему, – отметил Солонецкий чёрный овчинный полушубок на нём.

– Здесь холоднее, чем в посёлке. Я ещё неделю назад распорядился на зимнее обмундирование всем перейти.

– А что у тебя марш весь ходуном ходит… Бульдозер стоит возле вагончика, не нужен он тебе?

Не хотел об этом говорить Солонецкий, но сказалась привычка. Много лет назад, когда ему дали маленькое строительное управление, он решил, что с первых же дней должен показать свою внимательность и, выезжая в подразделения, всё время помнил о своей задаче: увидеть всё до мельчайших подробностей. О замеченном он не говорил сразу, а растягивал на несколько дней. Вскользь на очередной планёрке вспоминал о неубранной куче гравия, о просевшей плите или валявшемся под ногами рулоне рубероида. Словно между делом, интересовался, убрали, исправили?.. И если начальник подразделения начинал мяться в нерешительности, обещал: «Проверю». Скоро его подчинённые знали, что он всё видит, ничего не упускает и не забывает.

Через год, выезжая на объекты, Солонецкий отметил, что каждый его визит стал почище инспекторской проверки, и, уезжая, был уверен: через пару дней всё им замеченное, а порой и незамеченное, будет исправлено.

Со временем и с новыми должностями такая необходимость отпала, но привычка подмечать всё, даже мелочи, стала уже неодолимой. Он реже теперь бывал на объектах – не хватало времени на такие вот прогулки, но по-прежнему умел цепко ухватить всю картину строительства, словно сфотографировать в памяти, и затем долго возвращаться к ней мысленно.

– Плотники внизу опалубку закончат, подлатают марш. А на бульдозере насос полетел, я на своей машине послал бульдозериста на склад.

– Что, такой мелочи у тебя не нашлось?

Туров развёл руками.

Они прошли по котловану, послушали жалобы начальника участка гидромонтажа на нехватку металла.

Потом от бетонщиков уже привычное, но режущее скрытым упрёком: «Когда же работа будет?»

– Будет, – пообещал Солонецкий.

А что ещё скажешь. Как объяснить, что неожиданно урезано финансирование…

– К Гриневскому не бегут? – повернулся он к Турову.

– Отбегались. Укомплектовался он.

– А после моего приказа было?

Туров помолчал, потом кивнул:

– Было.

– Ну и жук.

– А что ему делать, – вступился Туров. – Люди нужны, заработок сейчас только у него, идут сами, не на аркане тащит.

– Ты добренький, – раздражённо бросил Солонецкий. – Ох, ты добренький! А для тебя на материке вербовщики пластаются, обольщают, – для тебя, ведь у тебя людей не хватает.

Он замолчал, потому что вспомнил, что не нужны сейчас на стройке люди.

– Судя по всему, нам хватит и тех, кто есть, – тихо произнёс Туров.

– Судя по чему?

– По приметам…

– Так не делись своими приметами с другими… – посоветовал Солонецкий.

Туров стал подниматься по лестнице из котлована, и Солонецкий пошёл за ним, сначала прислушиваясь к сердцу, а потом вновь поверив в его крепость.

Направляясь к машине, он отметил, что бульдозерист склонился над открытым двигателем, значит, привёз насос, и, усаживаясь в машину, повторил:

– Ты, Сергей, этими приметами не делись. Когда прижимать тебя работяги будут – ссылайся на меня, пусть ко мне приходят, там и потолкуем.

Он расстегнул пальто, устроился на сиденье.

– Спасибо, Расторгуев, твоей жене-медсестре. Теперь к Гриневскому.

Метров через триста он вспомнил о больнице.

– Давай назад, – приказал шоферу. – Турову посигналь.

Расторгуев подкатил к спускающемуся вниз Турову. Приоткрыв дверцу, Солонецкий сказал:

– Отправь бригаду на больницу. Сделай за недельку переходы, а то и впрямь без врачей останемся… Чертежи у Смирнова. Работы там на пару недель, не больше, так что пошли таких мужиков, чтобы в неделю управились.

– Хорошо, – кивнул Туров. – Сделаю.

Расторгуев включил скорость, и машина медленно поползла вверх по серпантину из котлована.

Перебравшись в кабинет начальника строительства, Кузьмин ещё раз внимательно просмотрел чертежи и расчёты из красной папки. Это был итог его трёхмесячных вечерних размышлений над тем, что он хотел увидеть на стройке. Это были конкретные предложения, которые должны были придать всем работам ускорение…

Когда-то в институте он изучал самые современные машины и механизмы и самые современные методы управления. С той поры прошло немного времени, но эти знания ему почти не пригодились. Они были бесполезны в реальных условиях, когда приходилось постоянно затыкать дыры, устранять простои и авралить. Сначала он впал в апатию от необходимости корректировки планов, целевых заданий различных органов. Потом приноровился, стал работать и жить решением сиюминутных задач. Научился уговаривать, выбивать, обосновывать неудачи. Но вот здесь, на строительстве заполярной гидростанции, он решил наконец-то сделать всё так, как должно быть, как требовало время.

Начало было в этой папке.

Но со стороны начальника строительства, человека, которого Кузьмин считал грамотным и толковым руководителем, поддержки не последовало.

И он теперь имел полное право передать папку Ладову.

Утром заместитель начальника главка первым начал разговор, попросив объективно оценить положение дел на строительстве. Кузьмин вспомнил просьбу начальника строительства и ответил уклончиво…

– Геннадий Макарович, – заглянул в кабинет Костюков, – вас Александр Иванович приглашает.

– Хорошо, сейчас подойду.

Кузьмин неторопливо завязал папку с расчётами, всё ещё не зная, какое решение принять.

Нет, он не хотел и не мог терять такого союзника, как Солонецкий. Потому что не был уверен, что в главке поддержат его, а не начальника строительства: одно дело говорить о необходимости модернизации производства, другое – делать…

Но папку всё-таки с собой прихватил.

…Ладов оторвался от разложенных документов, устало разгладил ладонью лицо.

– Выжил я вас из привычной обстановки, – произнёс он, обводя рукой небольшой со спартанской обстановкой кабинет.