– Не справимся, – согласился он и пошёл в ванную.

Солонецкий набрал номер Турова.

– Сергей, твоя помощь нужна.

– Что стряслось? – заволновался тот.

– Полдюжины уток. Гость мой, сам знаешь, перья выдёргивать не умеет. Зайди к Кузьмину по дороге и Илью Герасимовича прихвати. Скажи, что у меня день ангела…

– А серьёзно?

– Могу я себе позволить быть несерьёзным?

– Хорошо, – после паузы сказал Туров.

– Дай что-нибудь надеть, – выходя из ванной, попросил Ладов.

Облачившись в большие для него брюки и рубашку Солонецкого, он принялся чистить ружья, а Солонецкий пошёл на кухню ощипывать уток.

…Туров пришёл минут через пятнадцать.

Кузьмин и Костюков обещали подойти позже.

Вдвоём быстро управились с утками, и через полчаса по кухне поплыл терпкий аромат.

Ладов предложил Турову, пока готовится ужин, сыграть партию в шахматы.

Солонецкий наконец-то забрался в ванну.

Кузьмин и Костюков появились в разгар шахматного сражения.

Туров выигрывал, и Ладов, поздоровавшись, шутливо пожаловался:

– Никакого уважения к начальству. Обыгрывает меня подчинённый…

Кузьмин промолчал, а Костюков, хмыкнув, съязвил:

– Привыкли, Александр Иванович, выигрывать…

– Привык, – согласился Ладов.

Прерванную игру продолжили.

Кузьмин отошёл к книжному шкафу, игра его не интересовала.

– А вот что я сделаю… – Ладов предпринял контратаку, искоса наблюдая за главным инженером. – А вы, Геннадий Макарович, в шахматы играете? – спросил он.

– Играл, – неохотно отозвался тот.

– Победа за вами, Александр Иванович, – уверенно произнёс Костюков, вкладывая в эту фразу, как показалось Ладову, нечто большее, чем итог шахматной партии.

– А главный инженер как считает?

– Я плохо играл в шахматы.

Вышел из ванной Солонецкий, расслабленно опустился в кресло.

– Ну, кто проигрывает? – спросил он.

– Илья Герасимович обнадёжил, надеюсь выиграть, – отозвался Ладов.

– Илье Герасимовичу верь, он у нас пессимист, редко обещает приятное.

– Кстати, о приятном. – Костюков вышел и вернулся с ярко-жёлтой, блестящей балалайкой. – С днём ангела, Юрий Иванович. От верноподданных…

– Авансом. – Солонецкий тронул струны. – Вот теперь и поиграть можно.

– Шах, – сказал Туров и, довольно потирая руки, взглянул на Ладова.

Солонецкий привстал, бросил взгляд на доску, прищурился, взглянул на Ладова, словно говоря: «Нет, брат, не так-то мы просты, как кажется, и проигрывать не собираемся».

«Да я и не настаиваю», – ответил взглядом Ладов и поднял руки.

– Сдаюсь, невзирая на предсказание Ильи Герасимовича.

В ожидании ужина заговорили об охоте.

Рассказывал Солонецкий. Рассказывал неторопливо, обстоятельно, с такими подробностями, о которых Ладов уже забыл. Слушая, он втайне позавидовал этой способности Солонецкого всегда и во всём подмечать самое интересное, важное, собирать всё по крупицам, а потом удивить цельной и ясной картиной, выводом, мыслью… И всё-таки анонимку написал кто-то из его окружения, подумал он вдруг, значит, не на всех действует обаяние начальника стройки.

Обвёл взглядом собравшихся.

Туров, похоже, был Солонецкому предан. Даже сейчас, в пустом разговоре, они с полуслова понимали друг друга.

Слушал и не слышал Солонецкого Костюков, но догадаться о его отношении к кому-либо или ко всем вместе было невозможно.

Кузьмин откровенно скучал.

– А вот Геннадий Макарович охоту не уважает, – сказал Ладов и выжидательно посмотрел на главного инженера. – И в шахматы не играет. Чем же он в свободное время занимается?

Кузьмин окинул Ладова взглядом и отвернулся, словно речь шла не о нём.

– Насчёт охоты ты, Александр Иванович, угадал, – негромко сказал Солонецкий. – А вот насчёт шахмат… Это как смотреть…

Ладов видел: он тоже ждал ответа Кузьмина.

Но тот молчал.

Затянувшуюся паузу прервал Туров.

– Самое время по стопарику.

– Увы, – развёл руками Солонецкий. – Пора привыкать отдыхать безалкогольно.

– Между прочим, для здоровья очень полезно, – назидательно произнёс Костюков. – Я лично, когда создадим общество борьбы за трезвость, буду самым активным членом.

– А вы смелый человек, Илья Герасимович, – сказал Солонецкий. – Душа компании – и такой шаг.

– Ничего… Будем в шахматы играть.

– Шахматы, клеточки, игроки… Правила… – Ладов попытался продолжить разговор, догадываясь, что неожиданно для себя самого столкнул главного инженера и начальника строительства. – Интересная параллель, вам не кажется, Геннадий Макарович?

– Я эзопов язык не люблю. И не понимаю, – Кузьмин поднялся. – Извините, но я бы хотел уйти.

– Что так? – недовольно спросил Солонецкий. – Обиделись, что мой день ангела впереди?

– Я человек не компанейский. Илья Герасимович ввёл меня в заблуждение, сказал, что по делу…

Костюков хмыкнул, но промолчал.

– Ну что ж, если вам с нами неинтересно… – Солонецкий медленно поднялся.

– До свидания.

Кузьмин наклонил голову, словно приготовился брать невидимое препятствие, и быстро вышел.

Хлопнула дверь, прохрустели под окнами шаги.

– Манеры… – прервал молчание Костюков. – Изъяны интеллигенции первого поколения.

– Ты, Илья Герасимович, оптом это поколение не клейми, – негромко произнёс Солонецкий. – Скучно ему со стариками, и скрывать этого не хочет. В бой рвётся. Этим по молодости все болеют.

– Ну, вам лучше знать, – манерно вскинул руки Костюков. – Только оправданий грубости быть не может. Мало ли что я думаю, чего хочу…

– А ты скажи, – предложил Солонецкий.

– Мы будем наконец жаркое есть? – вмешался Туров.

Принёс кастрюлю с утками, стал раскладывать куски по тарелкам:

– Ты бы пока сыграл что-нибудь, Юрий Иванович, проверил инструмент?

– Действительно, – поддержал Ладов. – Я ведь даже не знал, что ты балалаечник.

– Соловья баснями не кормят, какая тут музыка. – Солонецкий наклонился над тарелкой. – Запашище… Всё, садимся сибаритствовать. – Глянул на Ладова. – Хорошо бы по рюмочке.

Тот покачал головой.

– Но в связи с новыми веяниями, обойдёмся…