маму тоже. А потому в последнее время гадаю, что они скажут, когда я сообщу им, что хочу однажды жениться на парне. Интересно, как они отреагируют? Я – их единственный сын. И что теперь с внуками, о которых они так мечтали? Меня ужасно расстраивает, что я их разочарую, Ари. Знаю, я и тебя разочаровал. И я переживаю, что, когда я вернусь, мы больше не будем дружить.

Наверное, мне надо со всем этим разобраться. Ненавижу врать окружающим, Ари. И особенно ненавижу врать родителям. Ты ведь знаешь, как я их люблю.

Думаю, я скажу только папе. Я уже заготовил маленькую речь. Она начинается как-то вроде: «Пап, я хочу тебе кое-что сказать. Мне нравятся парни. Только не надо меня ненавидеть. Пожалуйста, не ненавидь меня. Ну правда, пап, ты ведь тоже парень». Речь пока не слишком связная – надо еще над ней поработать. Звучит как-то слишком отчаянно. Меня это раздражает. Я не хочу казаться отчаянным. То, что я играю за другую команду, вовсе не означает, что я ничтожество, которое нуждается в любви. У меня вообще-то есть самоуважение.

Знаю, знаю, я все никак не заткнусь. Еще три недели – и я буду дома. Дома. Впереди еще одно лето, Ари. Как думаешь, мы уже слишком взрослые для уличных игр? Наверное, да. А может, и нет. Слушай, я просто хотел сказать, что ты вовсе не обязан дружить со мной, когда я вернусь. Из меня так себе лучший друг, правда?

Твой друг,

Данте

P. S. Странно было бы не дружить с тем, кто спас тебе жизнь, не так ли? Я снова нарушаю правила, да?

Тридцать один

В последний день учебы Джина внезапно сделала мне комплимент.

– Знаешь, тренировки пошли тебе на пользу. Ты теперь прямо качок.

Я улыбнулся.

– Это самое милое из всего, что ты когда-либо мне говорила.

– Так что, как собираешься отмечать начало лета?

– Я сегодня работаю.

Она улыбнулась:

– Какой солидный.

– А вы со Сьюзи идете на вечеринку?

– Ага.

– Вам они не надоедают?

– Не говори глупостей. Мне семнадцать, идиот. Конечно, вечеринки мне не надоедают. Знаешь что? Ты старик, запертый в теле семнадцатилетнего парня.

– Семнадцать мне будет только в августе.

– Тем хуже.

Мы засмеялись.

– Могу я попросить тебя об одолжении? – спросил я.

– Каком?

– Если сегодня ночью я поеду в пустыню и напьюсь там в хлам, могли бы вы со Сьюзи отвезти меня домой? – Я сам не ожидал от себя этих слов.

Джина улыбнулась. У нее была красивая улыбка. По-настоящему красивая.

– Конечно, – ответила она.

– А как же ваша вечеринка?

– Смотреть, как ты расслабляешься, Ари, – это тоже вечеринка, – сказала она. – Мы даже привезем тебе пиво. Отпразднуем конец учебного года.

Когда я вернулся домой с работы, Джина и Сьюзи ждали меня на крыльце и болтали с моими мамой и папой. Ну разумеется. Я обругал себя за то, что предложил им встретиться у дома. И о чем я только думал? Я даже отмазку придумать не успел. Да, мам, мы едем в пустыню, где я собираюсь упиться вдрабадан.

Однако Джина и Сьюзи держались на отлично. Ни намека на пиво, которое они обещали привезти. Перед моими предками они строили из себя хороших девочек. Впрочем, такими они и были: хорошими девчонками, которые лишь притворялись плохими, а на деле всегда оставались порядочными.

Подъехав к дому, я сразу заметил, что мама без ума от радости. Нет, вела она себя как обычно, но я понял это по ее взгляду. Наконец-то у тебя появились друзья и ты едешь на вечеринку! Ладно, я правда любил маму. Маму, которая, как выяснилось, знает и родителей Джины, и родителей Сьюзи, да и всех прочих тоже. Ну разумеется.

Помню, как зашел в свою комнату, умылся и переоделся. Затем встал перед зеркалом и прошептал: «Ты красивый парень».

Я сам себе не верил – но очень хотел.

И вот первыми, после Ножки, мамы и папы, в моей машине оказались Джина Наварро и Сьюзи Бирд.

– Ребят, вы только что лишили мой пикап невинности, – сказал я.

Они обе закатили глаза и расхохотались.

Мы подъехали к дому Джининого кузена и забрали переносной холодильник, полный пива и колы. Я разрешил Джине сесть за руль, чтобы убедиться, что она умеет ездить на механике. Получалось у нее шикарно. Лучше, чем у меня. Но этого, конечно, я ей говорить не стал.

Ночь была прекрасной, и в пустынном ветерке по-прежнему ощущалась прохлада, еще не уступившая места летнему зною.

Я, Сьюзи и Джина уселись в кузов моего пикапа. Я пил пиво и смотрел на звезды. А потом вдруг прошептал:

– Как думаете, мы когда-нибудь откроем все тайны Вселенной?

К моему удивлению, ответила мне Сьюзи:

– Это было бы волшебно, правда, Ари?

– Да, – прошептал я. – Волшебно.

– Как думаешь, Ари, любовь – тоже одна из тайн Вселенной?

– Не знаю. Возможно.

Сьюзи улыбнулась.

– Ты любил Илеану?

– Нет. Может, самую малость.

– Она разбила тебе сердце?

– Нет. Я ее совсем не знал.

– Ты когда-нибудь кого-нибудь любил?

– Собака считается?

– Ну это хоть что-то!

Мы все рассмеялись. Сьюзи медленно потягивала колу, а я пил пиво, банку за банкой.

– Ну что, ты уже опьянел?

– Вроде того.

– Так почему ты хотел напиться?

– Чтобы почувствовать хоть что-нибудь.

– Ну ты и идиот, – сказала она. – Ты хороший парень, Ари. Но определенно идиот.

Мы лежали в кузове пикапа – я, Джина и Сьюзи – и смотрели в ночное небо. Я был не так уж и пьян, просто позволил себе немного расслабиться. Я слушал болтовню Джины и Сьюзи и думал о том, как здорово, что они знают, как болтать, смеяться и вообще жить в этом мире. Хотя, может, девчонкам с этим проще?

– Хорошо, что вы взяли плед, – сказал я. – Все продумали.

Джина рассмеялась.

– Мы же девушки. Девушки всегда все продумывают.

Я задумался, каково это – любить девушку, понимать ход ее мыслей, видеть мир ее глазами. Может, девушки знают гораздо больше, чем парни. Может, они понимают то, что парням понять не дано.

– Жаль, мы не можем лежать тут вечно.

– Жаль, – повторила Сьюзи.

– Жаль, – эхом отозвалась Джина.

Очень жаль.

Помни о дожде

…терпеливо листая страницы

в поисках смысла.

У. С. Мервин[39]

Один

Снова настало лето.

Лето, лето, лето. Я и любил, и ненавидел его. У лета была своя логика, и оно всегда пробуждало во