присоединившиеся к ним кошки дружно потрусили следом. Конкуренция за свежее мясцо в поместье стояла нешуточная.

– Я сейчас, – понятливо кивнул Виктор. Отключив воду, он сходил за ножами, тазом для мяса и стёклышками.

– Лампы принести? – разложив инструмент с точильным бруском на лавке, спросил он.

– Нет, опаливать не будем, какое в июле сало, не нагуляли ещё, так ошкурим, – цепляя к задним ногам свиньи верёвочные петли, сказал Михаил. – Взялись, подвешиваем, крепи петлю…

– Вроде чисто, глянь сам. – Выпустив в принесённые тазы потроха и ливер, Михаил, аккуратно отделив желчный пузырь, отрезал от печени свиньи тонкую полоску и плотно зажал её между двумя стёклами.

– Чисто, червей нет. – Проверив дичь на заразу, Виктор остро отточенным ножом отмахнул от печени несколько кусков котам и отрезал по куску мякоти с туши псам. – Кишки и шкуру куда?

– В помойную яму за оградой, нечего им тут вонять, голову и ноги в ледник, завтра опалим и на холодец пустим, ливер на пирожки. Эй, Витя, притормози, дичь зверью не кидай, как бы лапы и хвосты не отбросили.

– Почему? – удивился парень, придерживая в руках вожделенное питомцами лакомство.

– Дикие свиньи, дабы ты был в курсе, часто болеют какой-то гадостью, которая не опасна для человека, но валит с копыт лошадь, не говоря уже о прочей мелочи. Принеси им лучше говяжьей печени и кусок мяса, приготовленного на борщ. Давай мухой, пока они меня тут живьём не сожрали, вишь, как выплясывают.

– Точно, капля никотина убивает лошадь и разрывает хомячка!

– Шустрей, шустрей, никотиновый…

Хлопнув дверью, Виктор скрылся в доме, откуда сразу донёсся крик Валентины и обещание прибить родную кровинушку за кровавые руки и красные следы на холодильнике, такая вот тавтология, закончившаяся едва слышимым через открытое окно шлепком полотенца по неразумному телу.

– Ма-а!

– Я те дам ма! – Под аккомпанемент звучных шлепков на кухне загромыхала металлическая посуда. – А ну отдай половник! Кому сказала! На!

– …

– Вырастила на свою голову! А ты чему моего сына учишь?! – Миновав резко распахнувшуюся створку окна, выходящую на задний двор, в Михаила полетел кусок мяса.

– Успокойся, мужиком его воспитываю. – Поймав несостоявшуюся начинку для борща, Михаил в несколько движений распластал её на куски для собак и кошек. – А кухню теперь кто отмывать будет? – женщина наполовину высунулась в окно.

– Киндер, кюхе, кирхе – это вотчина женщин, их доля, можно сказать. С кирхе, то есть с церковью, по объективным причинам не задалось, но на кухню мы с Витьком не претендуем, а из малого дитя он вырос. Какой из всего перечисленного вывод?

Грязная тряпка, вылетевшая из окна в сторону Михаила, была гневным ответом на его сентенции. Едва ли не опережая полёт снаряда, из дома выскочил сам виновник маменькиного гнева.

– Скажи мне, боец, как можно так накосячить, что волны гнева превращаются в это? – дёрнул бровями Михаил, указав взглядом на тряпичный комок, шлёпнувшийся у таза с ливером.

– Да-а, запнулся о коврик, – хлюпнув носом, неопределённо махнул рукой парень.

– И?

– И об холодильник затормозил.

– Так ты ещё и пострадавшая сторона?

– Ну-у, – жеванул губами Виктор, поднимая таз с требухой, – наверно.

– Тогда тем более извинись, иначе быть тебе не раз битым. Не сомневайся, боец, Папахен плохого не посоветует.

– Мам, я больше не буду! – крикнул Виктор в окно.

– А тебе больше никто не даст! – донеслось в ответ. – Цицерону тоже, так и передай ему!

– О как! Таперича твоя маман мне гарбуза выкатила, – тяжело вздохнул Михаил, мысленно прощаясь с мечтами на медовый вечер и сладкую ночь. – Витя, ты там случайно не уронил холодильник, а? Или там вмятина в дверце от головы после вашей встречи образовалась, а? А маме на любимую мозоль не наступал, нет? Чего я ещё не знаю?

– Да ничего такого, – пошёл в отказ парень.

Обняв руками таз, он правой ногой открыл дверь в дом.

На Валентину иногда находило, резким сменам настроения были подвержены практически все в их маленькой общине, и если Михаил предпочитал изображать бесчувственного чурбана, держа всё в себе, то девушки и Валя в частности выплёскивали накипевшее наружу, от чего порой доставалось окружающим. Чаще всего страдали парни, так как с кончиной человечества не умерла сакральная истина об общей козлиности мужиков. Мужчины принимали гнев женской половины с философским спокойствием, ехидно держа в уме полярное к озвученной истине высказывание, что все беды от баб.

Проводив взглядом помощника, Михаил, орудуя одним ножом, будто заправский мясник, быстро разделал тушу, после чего отошёл в сторонку и вымыл руки под выведенным на улицу краном. За мясо он не беспокоился, Виктор перетаскает, знает, что куда. Сплюнув в траву, мужчина устроился на завалинке, подставив лицо солнцу.

Валентина злилась, и он знал, откуда растёт корень бед. Валя хотела ребёнка. Хотела и боялась забеременеть, страшась родов, которые некому принимать. Не двадцатилетних же соплюх-студенток делать повитухами. Который день взрослая женщина терзалась сомнениями, подспудно изводя ими Михаила.

Ещё Валентина опасалась реакции Саньки и Лизы. Как дети примут нового братика или сестрёнку, пусть ребёнка ещё и в отдалённой перспективе нет? Да и признаться мальцам, что чужая женщина спит с их папой, у неё духу не хватало. И совершенно напрасно, на взгляд Михаила. Он ещё в мае поговорил с отпрысками, поинтересовавшись у них, как они относятся к Валентине, на что неожиданно получил двойное одобрение и благословение. Мелкая егоза только хитро усмехнулась, сказав, что не против новой мамы, а уж что там папы делают с мамами, они сами разберутся, не маленькие чай. Только если Витёк начнёт нос задирать, она ему этот шнобель расквасит, а нечего к Тане подкатывать, когда по нему Вероника сохнет, да и Тане он не нравится, ей…

Кто нравится Тане, дочка не договорила, впрочем, мужчина и сам слепцом не был, но ответить молодой девчонке взаимностью не мог. Мешала вбитая в подкорку мораль.

Да, тихо и незаметно народ разбился на парочки, он сам как-то буднично сошёлся с Валентиной. Сначала, как молодой краснеющий пацан, придержал её руку в своей, потом женщина села с ним рядом за столом, весь вечер обжигая его ногу жаром крутого бедра, потом было много всего, окутанного туманом намёков и полунамёков, присыпанных сверху понимающими взглядами молодёжи и одним ревниво-печальным взором. А потом… потом они оказались в одной постели. Один раз, другой… Хотя во флигелёк Валентина не переехала из-за вышеперечисленных надуманных причин и боясь, как она со смехом говорила, составить конкуренцию хвостатому воинству.

Так они и маялись по разным углам одного дома, словно тати, тайком пробираясь друг к другу или