Давид вышел на сцену; на лице его был написан страхсмешанный с удовлетворением. Дело в том, что он-то отлично знал, чем закончитсяфинальный фокус.

— Я не хочу, — сказал он Хилли.

— Ты должен, — сердито отрезал Хилли.

— Хилли, я боюсь. Что если я не вернусь назад?

— Вернешься, — воскликнул Хилли. — Ведь все остальноевернулось!

— Да, но ты не заставлял исчезать ничего, что было бы живым!— сказал Давид, и по его щекам побежали слезы.

Глядя на плачущего брата, которого Хилли всегда так любил,юный фокусник почувствовал некоторые угрызения и сомнения. Ты ведь несобираешься делать этого, верно? Ты ведь даже не знаешь, что происходит с темипредметами, которые попадают туда?

Потом он взглянул на остальных зрителей, которые откровенноскучали, и раздражение опять поднялось в нем волной. Он перестал замечать, чтоДавид плачет.

— Полезай на помост! — приказал он.

Давид, все еще плача, неуклюже забрался на сцену и стал вуказанном месте.

— И улыбайся, черт тебя побери, — прошипел Хилли.

Давид попытался выдавить из себя улыбку. Зрители так ничегостранного и не заметили.

— А сейчас! — Хилли торжествующе обратился к собравшимся. —Величайший секрет восточной магии! Исчезновение Человека! Смотрите внимательно!

Он тихонько нажал педаль. Раздался жалобный возглас Давида:

— Хилли, пожалуйста, пожалуйста… я боюсь…

Хилли заколебался. И внезапно подумал: Наверное, этомуфокусу я научился у призраков!

Это было почти перед тем, как он окончательно лишилсярассудка.

Давид исчез. Хилли выдержал паузу и с торжествующим видомвновь нажал на педаль.

Ничего.

Давид исчез.

Когда охватившее всех оцепенение спало, все пораженоуставились на Хилли.

Ах, — подумал с восторгом Хилли. — Успех!

Но триумф продолжался недолго. Зрители опять явно скучали, итолько дедушка смотрел на Хилли.

— Хватит шутить, Хилли, — сказал он наконец. — Где Давид?

Не знаю, — подумал Хилли, и перед глазами его возникбратишка, улыбающийся сквозь слезы.

— Он, он здесь, с нами, — вслух сказал Хилли. Он сел накорточки и уткнулся лицом в колени. — Он здесь… Все могут разгадать мои фокусы,но они никому не нравятся… Я ненавижу фокусы…

— Хилли… — дедушка всем телом подался к нему. — Чтослучилось?

— Уходите отсюда! — заорал Хилли. — Все! Убирайтесь! Яненавижу всех вас! НЕНАВИЖУ!

И зрители, как по команде, поднялись и, переговариваясь,отправились по своим делам. Дедушка еще некоторое время смотрел на внука нопотом решил, что благоразумнее оставить его в таком состоянии одного, чтобы тотуспокоился. Лучше пойти поискать, куда же запропастился Давид.

Дождавшись, пока все уйдут, Хилли подошел к помосту. Онпоставил ногу на педаль и сильно нажал ее.

Хмммммммммммммммммммммммммм.

Он ждал. Вот сейчас появится Давид, и он скажет ему: Привет,малыш! Вот видишь, ничего не случилось! Он даже щелкнет братишку по носу затрусость…

Ничего не произошло.

Страх комком встал в горле Хилли. Встал… или был там всевремя? Все время, — подумал он. Только сейчас страх выполз наружу.

— Давид? — прошептал он вновь и нажал посильнее педаль.

Хммммммммммммммммммм…

Все еще ничего не произошло.

Он исчез! Навсегда! Но почему? Ведь все остальные предметывозвращались!

— Хилли! Мойте с Давидом руки и идите обедать! — раздалсяголос его матери.

— Сейчас, мама!

И подумал: Боже, пожалуйста, пусть он вернется! Верни его! Явиноват, Господи! Я искуплю свою вину. ТОЛЬКО ВЕРНИ ЕГО, ГОСПОДИ!

Он вновь нажал на педаль.

Хммммммммммммммммммммм.

Только ветер в саду шумел листвой деревьев.

Две мысли заметались у Хилли в мозгу.

Первая: Я никогда не заставлял исчезать ничего, что было быживым. Даже помидор, сорванный помидор, нельзя считать живым.

И вторая: Что если там, где находится Давид, он не можетдышать? Что, если он не может ДЫШАТЬ?

Он на секунду задумался о том, где же оказываются предметы,когда они исчезают…

Внезапно в его мозгу возникла картинка, парализовавшая всеего конечности. Он увидел Давида, лежащего на фоне какого-то жуткого, неживогопейзажа. Земля казалась холодной и мокрой. Над Давидом чернело небо, усыпанноезвездами, миллионами звезд, сияющих ярче, чем те, которые он видел каждыйвечер. Место, где лежал Давид, казалось полностью лишенным воздушногопространства.

Давид сжимал рукой горло, пытаясь вдохнуть то, что заменяловоздух в этом страшном месте, удаленном от дома на триллион световых лет, никакне меньше. Лицо его покраснело от напряжения. Пальцы рук и ног коченели. Он…

Хилли бросился к своему изобретению. Он вновь и вновьнажимал на педаль и что-то выкрикивал. В таком состоянии и застала его мать.Сквозь шум она сумела разобрать слова:

— Вернись, Давид! Вернись, Давид! Вернись!

— Боже, что он имеет в виду? — в отчаянии закричала она.

Привлеченный шумом отец взял Хилли за плечи и развернул ксебе лицом:

— Где Давид? Куда он ушел?

Но сознание оставило Хилли и уже не вернулось к нему.

Пройдет не слишком много времени — и сотня мужчин и женщин,среди которых будут Бобби и Гард, будут вырубать кустарник вдоль дороги впоисках Давида, брата Хилли.

Если бы Хилли можно было о чем-нибудь спросить, он сказал быим, что, по его мнению, они занимаются этим слишком близко от дома.

Ведь далекое одновременно может быть и близким.

Вечером двадцать четвертого июля, через неделю послеисчезновения Давида Брауна, Трупер Бентон Роудс выезжал из Хейвена около восьмичасов вечера на полицейской машине. Рядом с ним сидел Питер Габбонс, известныйдрузьям-офицерам как Джинглс. Сгущались сумерки. Не метафорические сумерки, авполне реальные. Бент Роудс вел машину, а перед глазами его все стояла толькочто увиденная картина: множество лежащих вперемешку оторванных рук и ног, хотяот отлично знал, кому они принадлежат.