Так как стало очень жарко, мы двинулись черезлуг, где трава была до колен и буквально кишела крупной красноватойпрозрачнокрылой саранчой, которая тучами поднималась вокруг нас, жужжа, каккосилка, потом вверх по невысоким холмам, вниз по длинному крутому склону и,наконец, долиной, в которой тоже густо роилась саранча, в лагерь, где мы ужезастали Карла с его добычей.

Когда я проходил мимо палатки свежевальщика,он показал мне отрезанную голову антилопы, с которой капюшоном свисала шкура, атам, где череп был отделен от позвоночника, сочилась еще не запекшаяся кровь.Это был какой-то странный и жалкий куду. Лишь морда от глаз до ноздрей,гладко-серая, с белыми отметинами, да длинные изящные уши были хороши. Наглазах, уже затянутых пленкой, сидели мухи, а рога, тяжелые, шершавые, вместотого чтобы завиваться вверх, круто изгибались в стороны. Это была удивительнаяголова, массивная и уродливая.

Старик сидел под тентом с книгой и курилтрубку.

– Где Карл? – спросил я.

– Наверно, в своей палатке. Ну, что высегодня поделывали?

– Бродили вокруг холма. Видели двух куду.

– Ужасно рад за вас, – сказал яКарлу, останавливаясь у входа в его палатку. – Расскажите, как это вамудалось?

– Мы караулили в засаде, и проводникиподали мне знак пригнуться, а когда я поднял голову, куду стоял уже совсемблизко. Он показался мне огромным.

– Мы слышали ваш выстрел. Куда попалапуля?

– Кажется, сначала в ногу. Потом мыпогнались за ним, и я стрелял еще несколько раз, пока не свалил его.

– А я слышал только один выстрел.

– Нет, их было три или четыре.

– Наверное, горы заглушали выстрелы, развы ушли в сторону… А рога у него массивные и раскидистые.

– Спасибо, – сказал Карл. –Надеюсь, вам достанется еще лучшая добыча. Проводники уверяют, что там был ивторой самец, но я его не видел.

Я вернулся к нашему тенту, где сидели Старик иМама. Оба, видно, были не в восторге от этого куду.

– Что это вы такие невеселые? –удивился я.

– Ты видел голову? – спросила мояжена.

– Конечно.

– Какое уродство!

– Ну, что ж, это куду. На солонце был ещеодин, надо туда съездить.

– Да, да, Чаро и следопыты уверяют, чтотам был еще один самец, крупный, с замечательными рогами.

– Вот и прекрасно. Этого убью я.

– Если только он придет опять.

– Как хорошо, что Карлу наконецпосчастливилось, – сказала Мама.

– Бьюсь об заклад, он еще убьет самогокрупного куду на свете, – отозвался я.

– Я пошлю его с Дэном за чернымиантилопами, – сказал Старик. – Так мы условились: первый, кто убьеткуду, идет добывать черных антилоп.

– Что ж, это правильно.

– А потом, как только и вы добудете себекуду, мы отправимся следом за ними.

– Чудесно!

Все это было раньше, – казалось, целыйгод прошел с тех пор. И вот теперь, в жаркий солнечный день, после того как яподстрелил цесарку, мы едем в машине на солонец, за двадцать восемь миль отлагеря, потеряв попусту пять дней сначала на том солонце, где повезло Карлу,потом в холмах, высоких и низких, потом на равнине, и в довершение всего намсорвал охоту грузовик этого австрийца. А я все время помнил, что до отъездаостается только два дня! М`Кола тоже помнил это, – мы теперь охотилисьвместе, как равные, и не смотрели больше друг на друга с чувствомпревосходства. Нас мучила одна мысль – что время не ждет, и досада, что мы незнаем местности и всецело зависим от проводников, которые навязались нам нашею.

Наш шофер, Камау, был из племени кикуйу; этоттихий человек лет тридцати пяти, в старой суконной куртке, брошенной занегодностью каким-то охотником, в штанах с огромными, уже прохудившимисязаплатами на коленях и сильно заношенной рубахе, каким-то чудом ухитрялсявсегда выглядеть даже щеголеватым. Скромный и молчаливый Камау отлично зналсвое дело; сегодня, когда мы выехали из зарослей на голую пустынную равнину, япосмотрел на него, такого опрятного в старой куртке, заколотой английскойбулавкой, и вспомнил, как этот человек, чья неизменная приветливость,скромность и мастерство так восхищали меня, едва не умер от лихорадки во времянашего первого путешествия, а я тогда боялся только одного: остаться безшофера. Теперь смерть нашего Камау при любых обстоятельствах глубоко огорчилабы меня…

Отогнав эти сентиментальные мысли о далекой ималовероятной кончине Камау, я стал размышлять о том, с каким удовольствиемвсадил бы я хороший заряд дроби в зад Давиду Гаррику, когда он разыгрываетвеликого следопыта, и поглядел бы, какую он скорчит рожу. И вдруг в эту самуюминуту мы подняли вторую стаю цесарок. М`Кола протянул мне ружье, но яотрицательно покачал головой. Он энергично закивал в ответ, сказал: «Правильно!Очень правильно!» – а я велел Камау ехать дальше. Гаррик взволновался ипроизнес целую речь: «Разве нам не нужны цесарки? Так вот же они. И какиезамечательные!» Но я не слушал его. Если верить спидометру, до солонцаоставалось не более трех миль, а в мои планы вовсе не входило распугать антилопстрельбой, как спугнул куду грузовик австрийца в тот раз, когда мы притаились взасаде.

Мы вылезли из машины возле группы чахлыхдеревьев, милях в двух от места, и по песку зашагали к ближайшему солонцу,расположенному на поляне слева от тропы.

Около мили мы прошли совершенно бесшумно,гуськом – впереди Абдулла, за ним я, за мной М`Кола и Гаррик. Дальше началасьслякоть. Там, где песок покрывал глину лишь тонким слоем, стояли лужи, и былоясно, что здесь прошел сильный дождь и впереди такая же грязь. Я не сразупонял, чем это нам грозит, но Гаррик развел руками, глянул на небо и яростно оскалилзубы.

– Плохо, – прошептал М`Кола. Гаррикзаговорил во весь голос.

– Заткнись, бездельник! – прошипел яи приложил палец к губам. Но он продолжал что-то говорить, не понижая голоса, иуказывал то на небо, то на размытую дождем дорогу, а я тем временем искал всловаре слово «молчать». Не найдя его, я решительно зажал Гаррику рот ладонью,и тут только он замолчал, опешив от удивления.

– М`Кола! – позвал я.

– Да?

– Что он говорит?

– На солонце плохо.

– Aга!