ли не единственная, пригодная для того, чтобы попытаться спустить все на тормозах. Некоторые из ваших генералов тоже способны на подобный финт ушами, но у них сразу же возникнут контры с партийными структурам, фактически полностью слившимися с государством. А это способно поломать любую, даже самую грубую игру.

— Но партией командую не я, а Борман, при том, что Гиммлеру подчиняются все войска СС, — клацая зубами, произнёс Гейдрих. — Боюсь что контры, на этот раз между партийными структурами будут неизбежны. Борман, например, скорее всего, пожелает двинуть вперёд Геринга. Толстый Герман глуп и наивен, поэтому ловкий начальник партийной канцелярии сможет вертеть им как угодно.

— Борман с Гиммлером тоже могут быть внезапно смертны, как и Геринг, — ответил я. — У нас, у русских, есть поговорка, что если началась большая пьянка, то не стоит жалеть соленых огурцов на закуску. Если вы, Рейнхард, решитесь, то я поддержу вас всей своей мощью. Несколько десятков тысяч моих верных тевтонского, то есть германского, происхождения требуют, чтобы с местной Германией обошлись как можно мягче, не топтали бы и не мяли землю фатерланда и уж тем более не отрезали бы от неё куски на радость всяким польским бездельникам. Истребление нацистской идеологии не должно вылиться в очередное оскорбление и унижение немецкого народа, когда миллионы перемещенных лиц германской национальности побредут в неизвестность в западном направлении, потому что новые хозяева восточных немецких земель указали им на дверь.

— Ну что же, — сказал Гейдрих, — если вы, герр Сергий, готовы признать Германию в существующих границах, то и я тоже рискну взяться за предложенное вами дело. По крайней мере, в таком случае мне будет ради чего рисковать.

— Германия в границах на двадцать второе июня сорок первого года тебя устроит? — спросил я. — Если да, то пора действовать. Как только новость о смерти Гитлера или его серьёзном нездоровье вырвется за пределы «Вольфшанце», то счет пойдёт на часы, если не на минуты.

— Хорошо, я готов! — сказал будущий фюрер всея Германии, подтянувшись. — Что нужно делать прямо сейчас?

Вместо ответа я раскрыл портал в Тридесятое царство, туда, где квартировал германо-тевтонский батальон спецназначения под командованием гауптмана Вернера фон Баха, и крикнул:

— Боевая тревога, парни, форма одежды номер три, и командира ко мне, бегом марш!

Не прошло и минуты, как через портал в мой кабинет, на ходу застегивая последние пуговицы мундира, вбежал мой добрый Вернер.

— Здравия желаю, герр командующий! — выкрикнул он, становясь по стойке смирно. — Гауптман Вернер фон Бах прибыл по вашему распоряжению!

— Вольно, Вернер, — сказал я. — Вот этого человека зовут Рейнхард Гейдрих, он будущий фюрер всего немецкого народа. По крайней мере, на данном этапе мы с Небесным Отцом хотим, чтобы было так, а не иначе, потому что это сильно уменьшит количество жертв, в том числе и среди немцев. Надеюсь, ты меня понимаешь?

— Яволь, герр командующий, понимаю! — гаркнул гауптман под раскаты небесного грома, слышные даже здесь, в святая святых космического линкора цивилизации пятого уровня.

— В таком случае, — сказал я, — сейчас ты со своими людьми пойдёшь вместе с этим человеком и будешь выполнять его указания. Если он скажет, что кого-то нужно убить, то вы его убьете, если арестовать, то арестуете. И, самое главное, нужно позаботиться, чтобы ни по телефону, ни по радио, ни каким-либо иным образом в Берлине не стала известна истинная подоплека происходящих событий. Это должно быть сделано в первую очередь.

— Яволь, герр командующий! — отрапортовал гауптман фон Бах. — Ваше указание будет выполнено максимально точно и в полном объеме! Разрешите выполнять?

— Выполняйте! — скомандовал я и хлопнул Гейдриха по плечу. — Не мандражируй, Рейнхард, тут все как в воздушном бою: если враг подставил тебе свой хвост на пистолетной дистанции, то твое дело — расстрелять его из всех стволов, прежде чем он опомнится и вывернется из опасного положения.

— Вот это точно, герр Сергий, — сказал мой нечаянный протеже.

И тут в мой кабинет, топая сапожищами, стали вбегать бойцы гауптмана фон Баха. Пух и прах, прах и пепел… У бедолаги Рейнхарда при виде таких волчар в буквальном смысле глаза на лоб полезли. Вот это я понимаю, истинные арийцы! Особенно хороши были доппельсолднеры, таскающие пулемет МГ–34 с примкнутой коробкой на пятьдесят патронов словно игрушечное пластмассовое ружьишко…

Дальнейшее было делом техники, и наблюдали мы за событиями через просмотровое окно, готовые вмешаться, если потребует ситуация. Как минимум Вернер фон Бах и бойцы его батальона были моими людьми, за которых я несу всю полноту ответственности и перед Единством, и перед своей совестью.

Когда Гейдрих, Вернер фон Бах и бойцы из группы непосредственного прикрытия ворвались в спальню к Гитлеру, тот был ещё жив, пытался говорить, но с губ слетало только невнятное мычание.

— Мой фюрер! — вскричал миляга Рейнхард, картинно падая на одно колено перед постелью умирающего. — Едва только я узнал, что вам стало плохо, то сразу забросил все дела и бросился сюда. Скажите, что нужно сделать — и я все исполню!

Гитлер пытался что-то сказать: быть может, напутствовать своего лучшего ученика, а быть может, проклясть за то, что тот отклонился от ключевой расовой доктрины национал-социализма, — но язык его уже не слушался. Однако Гейдрих склонил своё ухо к устам умирающего, как будто пытаясь уловить его последнюю волю, после чего поднял голову и сказал:

— Наш фюрер повелел мне заботиться о Германии так же, как заботился он сам. И любого, кто в это усомнится, мои люди немедленно отправят к праотцам. Они это умеют, и им будет все равно, кто станет их жертвой — штатский бездельник или боевой генерал. Когда речь идет о судьбе Германии, мне становится не до сантиментов. Герр Раттенхубер, вы признаете меня фюрером Германии или предпочтете прямо сейчас благополучно отправиться в ад?

Ганс Раттенхубер, в спину которому весьма невежливо упирался пистолет гауптмана фон Баха, несмотря на прямую угрозу, упрямо молчал. На тот момент ему ещё было неизвестно, что вся внутренняя территория Вольфшанце, так называемая зона безопасности–1, уже захвачена немецкоговорящими пришельцами в чуть поношенной и обмятой форме ваффен СС, и теперь они орудуют в зоне безопасности–2, и охрана бессильна, когда угроза приходит не извне, а изнутри.

И как раз в этот момент Гитлера стали бить предсмертные корчи. Агонизировал смертельно раненый демон, а вместе с ним умирала и вмещающая его оболочка. Но страшнее всего были не судороги, а те трансформации, что по мере процесса умирания происходили с телом того, кто при жизни назывался Адольфом Гитлером. Серела и покрывалась дряблыми складками кожа, клочьями отпадали с черепа