— А я не думаю, а знаю, — сказал я, выводя на голографический дисплей результаты психосканирование в разрезе Советского Союза в общем, а также по республикам и областям в отдельности. — Вот это — школьные выпускницы этого года, в том числе и детдомовки, которые не знают, куда себя девать после выпускных экзаменов. Вот это — юные девицы, поступившие в свои средне-специальные учебные заведения, потому что больше было некуда, а ПТУ помимо знаний дает общагу, то есть крышу над головой. Вот это — выпускницы тех самых ПТУ, которые ненавидят вою работу и ночами плачут в подушку, желая улететь хоть на Марс. Вот — девочки, которые, простите, занимаются проституцией, потому что ничем другим не могут заработать себе на жизнь. И речь идет не о шелках по последней моде, а о банальном куске хлеба с кефиром. Вот это — матери-одиночки, в том числе и скоропостижные разведенки, перебивающиеся с хлеба на воду и мающиеся в общаге с пеленками и подгузниками. Вот — вдовы, или опять же разведенки, с детьми, потерявшие надежду повторно выйти замуж, в том числе и с педагогическим образованием, а потому изо всех сил, позабыв о себе, тянущие своих чад в «люди». Ничего, кроме законченного эгоиста, при таком образе воспитания из ребёнка получиться не может. Если, забирая к себе все вышеперечисленные категории женщин, я стремлюсь сделать добро им самим, то в данном случае просматривается непосредственная польза для Советского Союза, у которого через десять-пятнадцать лет будет меньше шатателей и хулителей. Как видите, общая численность вашего проблемного контингента кратно превышает мою потребность в русско-советской культурной закваске.

— Хорошо, — кивнул Брежнев, — я отдам распоряжение товарищу Семичастному на основе вашей информации создать списки и проработать вопрос с контингентом. Насколько я понимаю, эти люди нужны вам чем скорее, тем лучше.

— Да, — сказал я, — это так. Только выпускницам этого года надо дать возможность сдать экзамены и получить аттестаты, а в остальном вы меня поняли правильно. Чем быстрее, тем лучше.

— В таком случае, — вздохнул Ильич Второй, — я лучше пойду. Откройте мне портал на дачу, а дальше я уже сам. И ждите меня через некоторое время с официальным визитом, вместе с главами государств социалистического содружества.

— Итак, — произнёс я, когда Ильич за номером два ушёл, — у нас сейчас, товарищи, следующий акт Марлезонского балета — разговор с Рейнхардом Гейдрихром.

тогда же и там же, линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Обнаружив Гейдриха по наличию связного портрета, я не стал выходить с ним на связь, а вместо того открыл просмотровое окно, чтобы глянуть, что поделывает один из величайших проходимцев в истории. И это было правильно: миляга Рейнхард обнаружился на приёме у своего вождя и учителя, фюрера всея Германии и прочая, прочая, прочая, Адольфа Гитлера, и там же, вместе с ними, находилось несколько безмолвных как истуканы генеральских фигур, среди которых массивной глыбой маячила свиноподобная туша Геринга. Гитлер орал резаным поросенком, так что закладывало уши, — но не на Гейдриха, а на собравшуюся в его кабинете генеральскую свору.

Насколько я понимаю, речь шла о застрявших в мокром мешке танковых дивизиях, уже три месяца не имеющих возможности сдвинуться ни туда, ни сюда, и не получающих нормального снабжения по причине того, что советская авиация разрушает переправы и портит мощеные дороги. И это при том, что даже через три месяца, прошедших после вызванного Анастасией искусственного потопа, по проселочным дорогам может пройти только специальная телега на шинах-дутиках, а любой другой транспорт садится по брюхо в жидкую грязь. Гитлера бесило, что его лучшие войска вместе со всей своей техникой застряли там, где от них нет никакого толку, в то время как единственное подвижное соединение, оставшееся за пределами мокрого мешка, это африканский корпус Роммеля. Да, пакость с небесными хлябями удалась на славу — надо будет поторопить товарища Сталина с утверждением линейки «полководческих» орденов имени Александра Невского, Кутузова, Суворова и адмирала Ушакова, чтобы он смог по достоинству наградить товарища Анастасию Романову, поставившую германские панцерваффе в положение «ни туда, ни сюда».

И вообще, не понимаю я таких методов, когда вопрос пытаются решить криком… как будто от этого просохнут дороги. И вообще, более-менее приятной для войны погоды осталось ещё дней на десять, а затем пойдут естественные затяжные осенние дожди, которые закончатся только в начале ноября, когда грянут первые двадцатиградусные морозы (сорок первый год, ептить — самая суровая зима столетия). И вот тогда германские танкисты смогут попытаться протаранить оборону Жукова по Днепру, — впрочем, никакой стратегической перспективы эта операция иметь не будет, ибо ноябрь по погодным условиям сильно отличается от июля. Без теплой одежды и соответствующих погоде смазок для техники и оружия наступить немцам будет ну очень интересно.

Да и Красная Армия нынче совсем в другом состоянии: не растеряна после внезапного нападения и глубокого вражеского прорыва, а отмобилизована — и численно, и по моральному настрою, а потому готова к драке. Кстати, мои самодельные экспериментальные «гадюки» после боев в Остропольском УРе понравились как практикам вроде полковника Турбина, так и самому товарищу Сталину. Окончательно в их пользу вопрос решился после того, как я сказал, что эти самоходки подходят не только для борьбы с танками, но и для того, чтобы огнём по амбразурам выводить из строя вражеские доты. А вот для боев в горах, а также в условиях городской многоэтажной застройки, необходимо изобретать особенную технику, способную вести огонь на зенитных углах возвышения.

По этой причине, если бы немецкие генералы с наступлением первых морозов предприняли подобную авантюрную попытку наступления на смоленско-московском направлении, я бы её только приветствовал, потому что она означала бы окончательный слом наступательного потенциала вермахта. Но, как понятно из той накачки, которую Адольф производил своим подхалимам, полная бесперспективность подобного решения очевидна даже этому бывшему ефрейтору. Впрочем, спеси в отношении «ефрейтора» у меня нет никакой, потому что в своём роде этот человек настоящий гений: оседлав чувство унижения германской нации после Версальского мира, он сумел поставить на грань тысячелетней катастрофы все человечество, что, в общем-то, дано не каждому злодею. Однако человечество в лице своих лучших представителей оказалось сильнее, и положило фрагментированный череп и зубные протезы своего мучителя в особый ящик на вечное хранение в архиве.

Но этот экземпляр пока жив, а потому может высказать генералам своё неудовольствие их поведением; а те стоят и в ус не дуют. По поводу дальнейшего хода войны у изрядно прореженного мной генералитета своё мнение, которое