А теперь подумай, что, наблюдая эту сцену, ты говоришь себе: «Ну этот паренек в принципе когда-нибудь должен умереть. Без разницы, сейчас это произойдет или лет через шестьдесят. А потому зачем мне морочиться его спасением? Лучше уж займусь собственными делами». Возможно, это рациональное умозаключение, но более правильным оно от этого не становится.

Сонсу собрался было бросить: «А кто определяет, что справедливо, а что – нет? Только ты один?» Но в последний момент он передумал и вместо того тихо затушил сигарету. Мёнбо уселся чуть прямее и откашлялся.

– Ну ладно, поговорили и хватит. Ты же хотел посмотреть, как у нас идут дела? – Сонсу поднялся с кресла, оправляя края модного шерстяного костюма. – Пошли вниз.

Мужчины прошли по узенькому коридору и спустились по лестнице в подвал. На площадке под светом голой лампочки перед ними предстала дверь. Сонсу открыл ее ключом и первым зашел внутрь.

Поначалу казалось, что просторное помещение, напоминавшее чем-то пещеру, вообще не имело источников освещения. Однако по мере того, как глаза привыкли к сумраку, Мёнбо заметил на самом верху одной из стен парочку окошек, из которых открывался вид на лодыжки сновавших по улице пешеходов. В центре комнаты над столами склонились две мужские фигуры. Еще один мужчина управлял печатным станком. Мёнбо подошел к аппарату и взял из стопки отпечатанных листов один экземпляр. На самом верху страницы столь же ясно, как свежие следы на снегу, виднелся гордый заголовок:

Декларация независимости

Республики Корея

– Сколько экземпляров? – спросил Мёнбо.

– Уже две тысячи, к 1 марта будет десять тысяч, – ответил Сонсу.

– Сонсу, ты на славу потрудился во имя Родины, – тепло поблагодарил Мёнбо друга. – А что с флагами?

Сонсу махнул в сторону мужчин у столов, которые обмакивали деревянные бруски в красную, голубую и черную тушь и затем штемпелевали отпечатки на полотнах из муслина.

– Что бы ты ни говорил, а дела красноречивее слов. Сонсу, ты в самом деле патриот, – тихо сказал Мёнбо.

Сонсу вздохнул и покачал головой.

– Мёнбо, если уж мы говорим по душам… Прислушайся к моим словам, если ты хочешь, чтобы Корея пережила текущую бурю и вышла из нее невредимой, а не сгинула без следа в истории, – обратился он к другу с большей искренностью, чем прежде. – Я не верю, что все это сработает. Чего можно добиться протестом? К чему «Декларация независимости» в отсутствие реальной власти? Все, чего можно добиться этим, – это еще больших гонений со стороны японцев, тысячи арестов, а возможно, и чего-нибудь похуже.

– Мы это знаем, Сонсу, – решительно сказал Мёнбо. – Все активисты поклялись поставить подписи на Декларации и дать себя арестовать без лишнего сопротивления. Лидеры чхондогё, христиан, буддистов и прочих верующих призывают к ненасилию, и мы прежде всего должны попытаться добиться желаемого мирными средствами. Никто из нас не ожидает, что мы все выйдем из этой заварушки живыми. Но мы все же решились на нее.

– Ты меня не дослушал. Если ты действительно хочешь свергнуть японский режим, то не стоит собирать безвластных людей и призывать их маршировать с одними флагами наперевес. Тебе нужна помощь извне, скорее всего – от США. Ты же слышал «Четырнадцать пунктов» Вильсона, в которых говорилось и о восстановлении суверенитета всех колонизированных народов мира. Вильсон дал это обещание перед лицом всех наций. Он не сможет нас проигнорировать, особенно если мы обратим его внимание на то, как американские интересы связаны с Азией. США ни к чему слишком могучая и алчная Япония посреди Тихого океана. Вильсон к нам прислушается[31], – отметил Сонсу, позволив себе в один миг раскрыть больше сокровенных мыслей, чем за все предшествующие годы. И хотя бы за это Мёнбо испытывал благодарность к другу.

– Все это я, конечно же, слышал и прежде. Как вполне серьезно утверждают некоторые, мы так сильно отстали от всего мира, что, вместо того чтобы бороться за суверенитет, нам стоило бы попросить Америку управлять нами. – Мёнбо горько усмехнулся и опустил глаза.

– Ну, таким образом мы, по меньшей мере, не будем полностью уничтожены. Что важнее: громко провозглашенная номинальная независимость или действительное процветание? Разве борьба за независимость не утрачивает смысл, если во имя этого ты истребляешь полстраны? Ты ведешь себя так, будто бы тебе наплевать на смерть. Но ведь весь смысл борьбы как раз в жизни, разве нет? – заметил Сонсу, и в его глазах Мёнбо явственно увидел правду, но правду именно его существования. Сонсу был человеком, оптимально приспособленным для жизни. В этом деле ему не было равных. Мёнбо же был способен лишь усложнять собственную жизнь. Другого варианта действия для себя он не видел. Он вздохнул.

– Ты прав. Я не боюсь смерти. Но я также не считаю, в отличие от тебя, что наше сопротивление совершенно бессмысленно. Я принимаю твою помощь с благодарностью, которую не выразить словами. Но для меня и для многих людей, подобных мне… Для нас цель движения не в том, чтобы избежать исчезновения. Цель в том, чтобы сделать то, что должно сделать. Чувствуешь, что мы снова подошли к пункту, по которому ни ты, ни я не переубедим друг друга? Руководствуясь одной лишь логикой, нельзя понять, что хорошо, а что плохо. Я не намерен убеждать тебя видеть мир таким, каким его вижу я. Я могу признать только одно: моя душа требует, чтобы я завершил задуманное…

С этим Мёнбо надел шляпу, всем своим видом показывая, что визит подошел к концу.

* * *

Утром первого мартовского дня Чонхо проснулся с необъяснимым чувством беспокойства, вызванным неразборчивым шепотом на ухо.

Приятели уже давно пришли к мнению, что Чонхо обладал редкой способностью предвосхищать события. Мальчик успел поведать друзьям, что его отец охотился на тигров в Пхёнандо, и как раз по отцовской линии он унаследовал инстинкт к выживанию, свойственный животным – и людям, которые на тех охотятся. В глубине души Чонхо не знал, насколько это соответствовало действительности. Но, пожив на улице, он приспособился чутко считывать выражения лиц, вслушиваться в значения слов и распознавать тайный смысл молчания. Иногда ему самому казалось, что он чует перемену в воздухе, заранее избегая угрозы, будь то от стражей порядка, шайки мальчишек постарше или группки взрослых. Таким образом, ему удавалось неоднократно уберечь свою ватагу от опасности и в конечном счете завоевать их непоколебимое доверие.

Чонхо поднялся с грязной охапки соломы, которая служила им и полом, и постелью. Слева от него все еще спал Вьюн. Рядом с ним лежал Ёнгу. Пес устроился аккурат между мальчиками, на