естественный ход вещей и заперли здесь души Севрогандских Дьяволиц вместо того, чтобы просто позволить им умереть. И нейтральные монстры им достойно отомстили за такую жестокость. Едва им в лапы попал член клана Айон, который дал им достойный повод — а попытка убить Мёртвого Короля воров навсегда — это более, чем достойный повод — как они сделали из него нейтрала и поставили охранять это самое место.

— Но… но… — Джинора потрясла головой, отказываясь верить в услышанное, — как… как это в принципе возможно?

Но Сареф ничего не успел ответить. Внезапно барабанщик из последних сил шевельнул левой рукой — и в результате кольцо соскользнуло в ладонь Сарефа. После чего монстр невероятно медленно поднял руки и прижал их к груди. И Сареф отлично считал этот знак. Он умолял. Он умолял Сарефа отдать это кольцо Фриде и рассказать ей. Чтобы хотя бы она знала правду.

— Зачем тебе это нужно⁈ — прорычал Сареф, — ты хочешь, чтобы она обезумела, пришла сюда и сгинула вместе с тобой⁈

Но барабанщик ничего не ответил, лишь его руки бессильно упали обратно. Как видно, в этот раз у него, действительно, не осталось сил.

Сареф чувствовал себя отвратительно. И не только потому, что Бэйзин был вторым в его жизни, которого он проклинал — и который после этого подвергался такому наказанию, что его объём невозможно было даже себе представить! Нет… это было совсем другое чувство. Словно за ними закрываются двери из чистой тьмы. И жизнь, та, прекрасная жизнь, в которой были походы, маскарады, приключения, кланы, друзья, богатая добыча… всё это находилось где-то безумно далеко и, наверное, происходило в другой жизни… а перед ними были двери в чёрную пустоту, и никто не знал, что их там ждёт. Может быть, Бэйзин и знал… но Мёртвый Король воров позаботился о том, чтобы он больше никому ничего не сказал…

— Сареф, — Джинора заговорила, уже не пытаясь скрыть страх в своём голосе, — давай… давай прервём этот поход. Пожалуйста. Здесь что-то не так. Проклятье, да всё не так! Об этом… нужно доложить… из члена клана Айон сделали нейтрального монстра — да возможно ли это в принципе⁈

— Почему тебя это так удивляет? — бесстрастно спросил Сареф. Он чувствовал себя странно. Словно бы… страх в нём достиг такого предела, когда тебе уже больше не страшно, как бы абсурдно это ни звучало… И схлынул, оставляя лишь холодную пустоту, — ты же сама говорила, что некоторые ходоки не справляются с Осиной и остаются здесь в качестве нежити.

— Прочие ходоки, Сареф, прочие! — закричала Джинора, — члены клана Айон всегда грамотно оценивают свои силы — и отступают, если понимают, что не тянут монстра! А даже если бы это было и так — они становятся просто нежитью. А не теми, кто сохраняет память о других! Это ненормально, нам нужно уходить отсюда, мы должны доложить Ильмарриону, что здесь случилось! Сареф, прошу тебя, одумайся, идти дальше — это самоубийство!

— Остальные что думают? — бесстрастно спросил Сареф.

— Я приму любое твоё решение, — тут же ответил Йохалле, — я тебе уже много раз это говорил.

— Безответственно будет уходить вот так! — заявил Стив, — допустим, этот монстр набирается сил. И что дальше? Нам нужно бросить всё и уйти, чтобы следующую группу, которая пойдёт сюда, сожрали без шансов?

— Я тоже считаю, что нам нужно продолжать, — сказал Бьярташ, — на нас сейчас давят. Я это точно знаю. Позволь мне помочь, Джинора.

С этими словами Бьярташ вывел свою успокаивающую мелодию, и, судя по тому, как замерцала вокруг Джиноры белая аура, он добавил умению стихию света. И это помогло. Джинора вытерла глаза и куда более крепким голосом сказала:

— Да… да, вы правы. Что я за куратор, если так расклеилась в первом же походе? Да, надо просто взять себя в руки. Ильмаррион, конечно, об этом узнает. Но он так узнает и то, что, несмотря на всё это, мы справились. Что… Я… справилась…

— Прекрасно, — кивнул Сареф, — я уже вижу красную черту. Предлагаю атаковать немедленно, пока у нас остался боевой дух, и пока подземелье не успело приготовить нам новую гадость. Мы готовы?

— Да, — все, как один, кивнули. Сареф с улыбкой оглядел свою команду. Сколько ходоков уже побывало под его командованием. И всё же каждый всегда верил ему и верил, что они справятся. Значит, и сейчас будет так же…

— В таком случае, — скомандовал он, убирая обручальное кольцо Бэйзина в карман, — да поможет нам Система…

Глава 2.4

И вот, едва они пересекли красную черту, как, наконец, увидели её. Осину. Она была огромна, метра четыре ростом. Разумеется, она выглядела именно так, как и должно выглядеть дерево, в названии которого есть слово «Самоубийца». Черная, с редкими листьями, тонкими, но кажущимися прочными ветвями, которые расходились во все стороны, образуя своеобразный отвратительный зонтик.

Сареф поспешно освежал информацию о монстре, которую они обсуждали за день до похода. На первой стадии здоровья Осина атаковала сама. И тот факт, что она стояла на месте, легче эту фазу боя не делал. На этой стадии Осина не призывала мертвецов, но, по словам самой Джиноры, когда она в первый раз ходила на этого монстра, бывало так, что руки мертвецов пытались схватить её за ноги из-под земли и заставить потерять равновесие. Но, в целом, Осина полагается только на себя. На второй она уже вовсю призывает мертвецов себе на помощь, а так же начинает атаковать не только ветвями, но и корнями. Мельком осмотрев землю под своими ногами, Сареф обратил внимание, что она, действительно, была намного мягче, чем во всём остальном подземелье. Из чего вполне логично следовало, что в нужный момент и оттуда вылезет немало сюрпризов.

Но, разумеется, самую сокрушительную мощь Осина получала на третьей стадии. Во-первых, все призванные скелеты получают случайные усиления: устойчивости к стихиям, повышенный урон и шансы критического удара, огромный запас здоровья, уклонение, да и вообще любой способ усилить монстра был применим и к защитникам Осины. Во-вторых, атаки корнями становились ещё опаснее. Корни вставали дыбом и, подобно плетям, атаковали зазевавшегося ходока. И, наконец, самое страшное. Осина на этой стадии пыталась захватить ходоков в петли, что появлялись на ней. Захваченный в петлю ходок терял возможность использовать Системное окно и мог надеяться