Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень, очень давние хорошие её знакомые, даже, можно сказать, друзья, которые уже лет десять назад, вскоре после разрушения совка, навсегда обосновались в Германии, множество раз приглашали её приехать к ним погостить недельки на три, а то и все четыре, и вот наконец-то она собралась. По присланному ими приглашению оформила визу в посольстве, купила самолётный билетик до Штутгарта, как ей указали эти самые друзья, и отписала им в электронном письме дату и номер авиарейса: они обещали встретить её в аэропорту. Решено было заранее, что она прилетит в Германию на католическое рождество, до которого Зое в сущности было что «совой об пень, что пнём об сосну» или «что совой об сосну, что сосной об сову», отчего суть не менялась. Там она у друзей и встретит Новый Год, они же пригласят за новогодний стол своих друзей-соотечественников и в общем будет радостно, трепетно, будет настоящий Новый Год, которого Зоя давно уже не знала, пока 4 года до кончины не вставала с постели мама, и каждый новый год Зоя встречала у её постели. И вот теперь сам воздух вокруг Зои уже трепетал радостным ожиданием большого, яркого и длинного праздника. Хотя давно уж известно, что почему-то ожидание счастья оказывается несравнимо ярче и полнее непосредственно следующего за ним так называемого счастья, но это — потом.
На все недели до отлёта Зоя впала в большое волнение, хотя и сама не понимала от чего именно: ведь, казалось бы, ура! Мечта летит прямо в объятия Зоиных рук! Засыпай в покое, ан нет, всё стало навыворот, и набухающее с каждым днём волнение расстроило и нормальный сон, и аппетит, и даже настроение…На работе она взяла отпуск аж на целый месяц, хотя улетала всего ровно на 10 дней, начиная с 25 декабря.
И вот — вожделенный день прилёта. В аэропорту Штутгарта её уже встречали те самые, приславшие ей приглашение в Германию, друзья: муж и жена, Илья и Лена. Когда-то, ещё на родине, Илья был очень ценимым и ценным физиком-теоретиком в некоем закрытом оборонном «ящике», очень известным и уважаемым сначала в «совковых», а потом в российских, а потом и в зарубежных научных кругах за блестящие научные теоретические разработки. Илья имел отцовские чисто германские корни, на что прямолинейно указывала его чистейшей воды немецкая фамилия, хотя отца своего, то есть, коренного немца, женившегося и обосновавшегося когда-то в СССР, он мало помнил: тот умер от рака, когда Илье было 5 лет, а мать, простая русская тётка, правда, работавшая аспиранткой в том НИИ, в котором и познакомилась с будущим Илюшиным отцом, замуж больше так и не вышла. Это были Илюшины корни, которые он никогда не вытаскивал на людское обозрение, как никогда не выпячивал свою немецкую фамилию.
В начале 1990-х годов, когда по причине полного развала «совка» суперзакупоренный все предыдущие десятилетия оборонный «ящик» начал трещать по швам, один за другим стали увольняться и уезжать сотрудники, которых называли «мозгом»: кто в Канаду, кто в Германию, кто ещё куда-то, причём в тех, прежде враждебных странах их принимали с распростёртыми объятиями, ведь к ним теперь уже на вечное поселение перетекали «золотые мозги», которым не находилось тогда места в умирающей разноцветной родине. Они перетаскивали с собой и жён, и, что очень важно — детей, а некоторые даже и родителей. И когда Илье обосновавшийся в каком-то тамошнем НИИ в Карлсруэ друг и бывший сотрудник предложил переехать на ПМЖ в Германию и брался похлопотать на этот предмет в этом НИИ, Илья сразу же согласился, и всё получилось достаточно быстро и даже легко, может, и фамилия свою нетленную роль сыграла?
В тихом пригороде Карлсруэ Илья снял для жилья чудесный маленький домик, тут же купил в рассрочку подержанную тачку, на которой стал ездить на свою новую работу и вызвал к себе жену. Английским, к тому же профессиональным, он владел совершенно свободно, так что по первости обходился именно этим международным языком, однако сразу по приезде пошёл на курсы немецкого, которого до этого не знал совсем, и, едва начав посещать эти курсы, залопотал по-немецки настолько быстро, свободно и естественно, что поневоле вспоминались слова профессора чёрной магии господина Воланда: «Что ж вы хотите — корни, кровь…Кровь — великое дело!». Обрёл ли он на новой, весьма высокооплачиваемой работе творческо-исследовательское научное счастье, в котором некогда плавал в совковом «ящике» — это знал лишь он сам, но почему-то всё чаще и чаще в письмах его жены Лены к Зое проскакивала фраза, что Илья часто по вечерам после работы стал напиваться под завязку, чего на заброшенной им родине за ним не водилось, однако жена его, Лена полагала, что так он снимает стресс от полной перемены места житья, обстановки, людского окружения, так что ничего вроде бы ужасающего в этом пока что не было.
Жена его, Лена, отбыла вслед за мужем в Германию совсем вскоре, работать там она и не намеревалась, ехала на ПМЖ именно как жена к мужу, чтобы готовить, стирать, убирать, отовариваться и содержать в чистоте-порядке быт семьи и обихаживать мужа со всех сторон. По-немецки она чётко знала «данке» и «ауфидерзейн», английский же её был на уровне «хэллоу-гудбай», но этого ей полностью хватало в походах по магазинам, и она не пасовала перед такими мелочами и уж тем более не комплексовала. Ни на какие курсы немецкого она не пошла: и так сойдёт. Когда же требовалось где-то с кем-то объясняться по-немецки (например, у стоматолога), то она просила Илью сопроводить её туда или сюда.
Семейный стаж их перевалил за пятнадцать лет. За это время Лена не родила Илюше ни одного ребёнка, хотя, как она уверяла Зою, Илья, вроде бы, и сам категорически не хотел детей, которых у него итак не было, хотя, впрочем, дело это для посторонних тёмное и лезть в эту запретную тему чужими лапами не след. Однако, у Лены было две дочери от двух прошлых браков, и вот этим своим девочкам она и намеревалась полностью устроить светлое будущее в цивилизованной Германии, а когда появятся внуки и внучки, то и им тоже.
Зоя знала Лену больше 20 лет, считала её своей не просто
