он лежал в больничной палате… На просьбу о выписке, с которой он обращался к профессору Жадкевичу, преподававшему у них на курсе госпитальную терапию и руководившему клиникой, в которой лежал Борис, тот только отрицательно качал головой.

В конце мая его навестил Сергеев, который стал секретарём партячейки их курса. От имени дирекции, профкома и партячейки Сергеев передал Борису 300 рублей и сказал, что эти деньги выделены ему на усиленное питание. Кроме того, он сообщил, что им с Гришей Быковым профком выделил санаторные путёвки и что летом они подлечатся в санатории. Тут Борис решил попросить Сергеева о помощи. Он рассказал ему о том, что усиленно готовится к экзаменам, готов их сдать даже досрочно, но его не выпускают из больницы. Алёшкин считал, что единственный выход из этого положения — чтобы преподаватели согласились принять у него экзамены здесь, в больнице, может быть, даже прямо в палате. Сергеев удивился подобной просьбе и, конечно, в глубине души посчитал её капризом, если не бредом, больного. Однако он сообщил об этом секретарю парткома института Шаповалову. Тот передал просьбу директору института Мотненко. По предложению последнего, в деканате обсудили этот вопрос и, может быть, потому, что такого в их институте до сих пор не случалось, решили пойти навстречу. Единственным профессором, который отказался принимать экзамен у Алёшкина в больнице, был его любимый учитель Кирилл Степанович Керопьян. Он сказал так:

— Я не такой бесчувственный человек, чтобы подвергать нервным и психическим мучениям больного студента. Вот когда поправится, пусть приходит и сдаёт. Я у него приму экзамен в любое время года.

На следующий день после заседания деканата в палату, где лежал Борис, зашёл профессор Жадкевич и приблизился к его кровати:

— Ну что же, товарищ Алёшкин, удивили вы нас, но просьбу вашу мы удовлетворим. Ведь только подумайте: сколько лет я руковожу кафедрой, сколько лет преподаю, но первый раз за всё это время больной студент просит деканат не о том, чтобы перенести или отсрочить экзамены, а, наоборот, о разрешении сдать их досрочно, и притом ещё будучи на больничной койке, — говорил профессор, обращаясь к остальным больным палаты.

В палате находилось восемь коек, на всех лежали больные, они были старше Бориса. Эти пожилые люди болели различными хроническими лёгочными заболеваниями. Хотя их болезни считались серьёзными, Борис числился одним из самых тяжёлых. И, может быть, поэтому, а, может быть, просто благодаря его общительному характеру, или потому, что почти все койки уже неоднократно меняли своих хозяев, и только Борис был старожилом палаты, все относились к нему с особым сочувствием. А то, что каждую свободную минуту он занимался чтением какого-нибудь учебника, у всех вызывало уважение.

Слова профессора палата встретила возгласами сочувствия и поддержки Бориса. От него самого или от своих соседей больные всего отделения знали о том, что он хочет сдать экзамены, находясь здесь. Все удивлялись, но поддерживали его. А Жадкевич между тем продолжал:

— Но, товарищ Алёшкин, не знаю, как другие профессора, но я вас буду гонять по всему курсу без всякой жалости, так что не надейтесь, что больничная койка вам предоставит какую-нибудь скидку. Второе: предупреждаю вас, что разрешу сдавать экзамены только после того, как ординатор доложит мне, что ваша температура, по крайней мере, в течение двух суток будет оставаться нормальной. Да, между прочим, вашу просьбу все профессора при обсуждении в деканате согласились удовлетворить, кроме профессора Керопьяна. Он будет принимать у вас экзамены только после того, как вы выйдете из больницы. Вот так-то. Ну, готовьтесь, сообщите своему лечащему врачу, когда будете готовы, и мы с коллегами распределим порядок приёма экзаменов.

Борис не выдержал и радостно воскликнул:

— Вот спасибо-то! Значит, год не пропадёт, а терапию я готов хоть сейчас сдавать.

— Ну-ну, не хорохорьтесь. Поучите ещё, да и температура пока не нормализовалась, — и профессор вышел из палаты.

С этого времени Борис стал заниматься с ещё большим усердием. Было очень интересно наблюдать поведение остальных больных в палате. Все они сочувствовали Борису и по мере своего разумения и сил старались ему помочь. Прежде всего, в то время, когда он читал какой-либо учебник, в палате воцарялась абсолютная тишина. Ходячие больные уходили в коридор или во двор больницы, чтобы не мешать студенту. По вечерам после ужина, когда все располагались на своих койках, больные часами слушали рассказы Бориса о диагностике, лечении и профилактике всех болезней, которые он в этот день прорабатывал. Видимо, эти рассказы не только приносили Борису пользу, повторявшему таким образом материал, помогая его усвоению, но и представляли для его слушателей определённый интерес. Многие из них задавали разнообразные вопросы, на которые Борис пытался отвечать самым подробным образом. Часто во время этих бесед заходили больные из других палат, они тоже принимали участие в беседе. Обычно прекращались такие сборы только с появлением дежурной сестры, требовавшей в связи с поздним временем прекращения разговоров.

Вскоре Борис почувствовал себя значительно бодрее и крепче. Температура и днём, и вечером держалась в пределах нормы (правда, вечернюю он мерил не всегда достаточно тщательно), кашель почти прекратился, значительно уменьшилась одышка, он свободно сидел в кровати. При выслушивании лечивший его ординатор довольно кивал головой: уровень жидкости в плевральной полости не повышался. Хотя в нижнем отделе жидкость ещё была, но и врач, и профессор на последнем обходе сказали, что это уже не страшно, такое количество жидкости рассосётся само. Во время этого обхода профессор Жадкевич спросил:

— Ну как, товарищ Алёшкин, вы не передумали? Будете сдавать экзамены здесь?

— Конечно, конечно, — ответил Борис, — хоть завтра.

— Хорошо, я поговорю со всеми, кто согласился принять экзамены у вас здесь, и через Василия Егоровича (так звали ординатора) передам вам. Интервал между экзаменами мы сделаем в три-четыре дня. У вас, кроме хирургии, ещё четыре предмета, так что, я думаю, за две недели вы справитесь. Возможно, к этому времени поставим вопрос и о вашей выписке, пока же с постели не вставать, только в туалет, сидеть можно. Завтра я начну, готовьтесь!

Борис обрадовался этому решению и хотя, конечно, очень волновался, но надеялся, что уж на «удочку»-то он всё сдаст.

Нечего и говорить, что в этот вечер вся палата только и обсуждала завтрашний экзамен. И дежурной сестре стоило немалого труда всех угомонить и уложить спать. Борису, в виде исключения, в связи с особым его положением, из ординаторской она принесла настольную лампу, поставила её на тумбочку и разрешила ещё раз просмотреть все конспекты по терапии. Борис понимал, что от того, как