по отношению к партии коммунистов Берия, понимаем, что дело обстояло не так просто. На примере Бориса-младшего мы видим проявление необоснованных репрессий в самом неприглядном виде. Наше утверждение основывается вот на чём. В середине 1970-х годов, один очень хороший человек, дальневосточник, тоже в своё время пострадавший от репрессий, лично знавший Бориса Алёшкина-младшего, затребовал объяснение того, что же случилось с его знакомым. В ответ на это прокуратура Приморского края своим письмом от 28 апреля 1975 года сообщила, что, по имевшимся данным, постановлением военного трибунала КТОФ от 22 ноября 1965 года в числе других реабилитирован и Алёшкин Борис Яковлевич. В 1976 году Борис Алёшкин-старший сделал запрос о своём кровном брате в КГБ СССР. Через месяц в приёмной Комитета он получил следующий ответ: «Алёшкин Б. Я. арестован и осуждён в 1938 году. Отбывая наказание, умер 31 октября 1938 года». Когда Борис предъявил представителю КГБ, принимавшему его в приёмной, справку из прокуратуры Приморского края о реабилитации брата, тот заявил, что ему об этом ничего не известно. Так или иначе все эти данные подтвердили мнение и самого Бориса, и всех других родственников о честности и порядочности брата, но, к сожалению, было слишком поздно: мать умерла за два года до этого и о реабилитации своего сына так и не узнала. Кстати сказать, после смерти Анны Николаевны её дочь в оставшихся бумагах нашла письмо, вот выдержка из него:

«Новонежино, 4 февраля 1940 года.

<…> Я с ним сидел в 1938 году осенью в одной камере во Владивостоке. Исключительно прекрасный человек. Хороший товарищ, мы с ним стали такими друзьями, что трудно себе представить. Дело его было закончено и приблизительно в конце октября или в начале ноября его из камеры взяли. Я думал, что он пошёл на свободу, но, видимо, не так. Вместе со мной и Борисом сидел Вячеслав Иванович Назе, который сейчас освобождён и работает в школе села Новонежина. После моего возвращения из России, я встретился с Назе, и он мне передал, что он слышал о том, что Борис якобы находится в лагерях, где-то близ Хабаровска, но точно не знаю. Убедительно прошу вас не горевать. Я лично, зная дело Бориса, глубоко уверен в том, что он скоро должен быть на свободе. Он мне передал письмо для своей сестры (двоюродной) Т. Титовой, с которой я должен был бы связаться на случай того, если выйду на свободу и решу узнать о его судьбе. Но я адрес забыл, в силу чего не мог сообщить ничего о Борисе. Сам я сейчас работаю в Новонежине, адрес мой следующий: ДВК, Шкотовский район, село Новонежино, почтовый ящик 45, Петру Ивановичу Сучкову. Прошу убедительно писать, если что потребуется, а если Борис выйдет на свободу, то прошу немедленно сообщить мне. Кроме того, вы можете писать Назе на старое место его работы. Он сейчас преподаёт немецкий язык.

С горячим приветом П. И. Сучков».

Писала ли что-нибудь в ответ на это письмо мать Бориса, получала ли она ещё какие-нибудь письма, неизвестно. Как мы уже говорили, о существовании этого письма дочь Анны Николаевны, Людмила, узнала только через месяц после смерти матери. Всё через того же дальневосточника удалось выяснить, что отправитель письма П. И. Сучков был командиром той авиачасти, которая в 1938 году стояла в Новонежине. Он участвовал в Великой Отечественной войне и в звании генерал-майора авиации в конце I960-х годов вышел в отставку. После этого выехал с Дальнего Востока, и в настоящее время его место пребывания неизвестно.

Почему Анна Николаевна в своё время никому из детей о переписке с Сучковым ничего не говорила, почему не говорила о том, писала ли она ещё кому-нибудь, так, к сожалению, до настоящего времени выяснить и не удалось. Но мы в своём стремлении обелить память Бориса Алёшкина-младшего уж очень далеко шагнули вперед, вернёмся же опять в 1938 год.

Глава десятая

Узнав от Анны Николаевны о постигших их семью несчастиях, Борис и Катя сочли своей обязанностью оказать прибывшим к ним родным посильную помощь. Прежде всего, выслушав рассказ Анны Николаевны, они решили пока ни о случае с мужем Люси, ни о Борисе-младшем не распространяться. Из многочисленных примеров они прекрасно знали, как относятся люди и, прежде всего, многие руководители, к родственникам репрессированных, и потому рисковать не хотели. А Борис, кроме того, помнил, как изменилось отношение к нему со стороны многих его бывших подчинённых, когда он был исключён из партии. Ведь только очень близко знавшие его люди, оказавшиеся к тому же и истинными коммунистами, такие как парторг ЦК при Траловом тресте Меднис, директор треста Новиков, да ещё два-три человека, решились выступить в его защиту и возбудили дело о его восстановлении, и то, как мы уже знаем, из этого ничего не получилось. Решение бюро Приморского обкома ВКП(б) о его восстановлении бесследно исчезло, он, Борис Алёшкин, теперь был беспартийным, и вновь переживать всё, что могло произойти, когда стало бы широко известно об осуждённом брате, ему, конечно, не хотелось. Но в то же время и отказаться от связи с семьёй своего отца, с мачехой, заменившей ему мать, с кровными братом и сестрой, как тогда делали многие, он не мог, поддержала его в этом и Катя.

На следующий день, пока Анна Николаевна и Женя ездили на вокзал за своими вещами, Борис переговорил с хозяином дома и получил от него согласие на сдачу половины соседнего дома, состоявшей из одной комнаты и кухни. А ещё через несколько дней, устроившись немного с жильём, Анна Николаевна Алёшкина отправилась в Краснодарский краевой отдел народного образования на поиски работы. Дело это оказалось нелёгким, в самом Краснодаре ей места не обещали, а предложили выехать в сельскую школу. Бесплодно проходив в течение нескольких дней по разным школам города, Анна Николаевна, в конце концов, решилась принять назначение в предлагаемое село. Времени до начала учебного года оставалось немного, до 1сентября оставались считанные дни. Кроме того, чтобы приступить к работе самой, надо было устроить в последний класс школы Женю. Анна Николаевна отправилась учительствовать в среднюю школу в станице Нововеличковской, где мог учиться и Женя. Там учителям предоставлялась бесплатная квартира с отоплением и освещением, да и жизнь была дешевле, чем в городе. В этой же школе нашлась бы работа и для Людмилы, если бы она захотела приехать: учителей начальных классов там недоставало. К 1 сентября 1938 года Анна Николаевна и