поздоровайся с бабушкой и дядей Женей, — строго, совсем по-взрослому сказала она, и тогда Нина, немного набычившись, протянула руку сперва Анне Николаевне, а затем и Жене.

Дядя взял девочку под мышки и крепко её расцеловал. От этого Нина совсем смутилась и убежала на улицу. Борис снова обернулся к старшей дочери:

— Сбегай-ка на Вареньеварочный, купи пенок к чаю.

— Можно и мне с Элой? — из-за двери крикнула Нина.

— Ну что ж, идите. Кринка в сенях на полке, ты, Эла, знаешь, где, а деньги у меня на столе лежат.

Через несколько минут обе девочки уже мчались по Базовской улице, оставляя за собой целые облака пыли, а Борис, разогрев в большой сковородке котлеты и перловую кашу, тащил всё это в кухню. Увидев, что гости съели суп, он отодвинул кастрюлю и, поставив на железку сковороду, предложил:

— Кушайте, пожалуйста! Знал бы, что вы приедете, что-нибудь получше приготовил, сейчас ещё дыни подам. А девчата принесут пенки, тогда и чаю напьёмся. Здесь недалеко Вареньеварочный завод есть, так там каждый год в это время пенки продают. Ну, мы сладкое все любим, а денег маловато, пенки эти гроши стоят, вот мы ими и объедаемся.

Гости пообедали. Видя, что мама имеет очень усталый и в то же время какой-то встревоженный вид, Борис, так и не дождавшись ответов на свои вопросы, предложил ей прилечь на кровать, оставшуюся стоять после отъезда Нины-большой на прежнем месте. Когда мама улеглась, Борис с Женей вышли во двор и закурили. Борис несколько раз бросал курить, но около полугода тому назад закурил снова. Оказалось, что и Женя уже некоторое время курит. Расспрашивать младшего брата о том, почему они с матерью совершили такое далёкое путешествие и куда сейчас направляются, Борис счёл неудобным. Они, сидя на скамеечке у крыльца, разговорились о другом.

Борис узнал, что Женя перешёл в последний класс девятилетки, учится он хорошо, и что его мечта после школы поступить в Лесной институт. Дальнейшую их беседу прервало возвращение Элы и Нины. Эла держала перед собой большую кринку, полную тёмно-коричневых пенок и, судя по губам и пальцам обеих, можно было догадаться, что дорогой эти пенки были уже попробованы. Борис никогда не умел быть строгим со своими детьми, поэтому и тут он только укоризненно покачал головой, забрал кринку из рук Элы и отправил обеих умываться. Затем он сказал:

— Ну, ты, Женя, пока посиди, а я пойду покормлю своих сорванцов, они ведь всегда есть хотят! Скоро и Катя придёт, она сегодня пораньше хотела управиться.

Женя остался сидеть на скамейке и с интересом осматривался вокруг. Всё для него было удивительным: дома, сделанные, по-видимому, из глины, черепичные крыши, огромное дерево, росшее у самого крыльца, и множество чёрных ягод, рассыпанных под ним. Как это всё не походило на родное Приморье, нет ни сопок, ни леса, который виднелся прямо из окон дома… «Да и вообще теперь ничего нет. Как мы будем жить? Где? — думал он. — У Бобли (так он по старой привычке называл Бориса) жить, конечно, нельзя. Квартирка у них маленькая, а их пятеро… Да ведь и Люся скоро с двумя детьми приедет…»

Тем временем Борис покормил девочек, поел сам и только вышел, чтобы дать еду вертевшейся возле Жениных ног пушистой собачонке, Пушку, как во двор вошла Катя с сумкой в одной руке и с Майей на другой, следом за ней спокойно и как будто лениво шагал её верный страж Мопс. Заметив постороннего, он издал глухое ворчание, и верхняя губа его слегка приподнялась. Борис быстро подошёл к Кате.

— А у нас гости, — сообщил он, беря у нее дочку. — Да успокойся ты, Мопс, это свои. Ложись на место.

Бульдог, всё ещё недоверчиво поглядывая на Женю, прошёл мимо него и, ткнув по дороге мордой Пушка, заглянул в его миску, лизнул там что-то и, наконец, улёгся около двери. Катя и Борис зашли в кухню.

— Мама с Женей приехали, — тихо повторил Борис.

Катя уже видела Женю и, хотя, конечно, тоже не узнала его, вышла из дома, обняла подошедшего юношу:

— А где же Анна Николаевна?

— Мама очень устала с дороги, я её уложил отдохнуть на Нинину кровать. Пойдём обедать. Я, правда, уже поел и ребят покормил, теперь вас с Майей кормить буду, а Женю пусть племянницы занимают, — и он, подтолкнув девочек к Жене, снова вернулся в кухню.

Борщ ещё не остыл, Катя уселась обедать, напротив неё сел Борис. Катя нагнулась к нему через стол и шёпотом спросила:

— Куда они едут? К нам? Надолго ли?

— Ничего не знаю, попытался маму спросить, а она заплакала.

— Заплакала? — удивилась Катя. Она, как и Борис, никогда не видела Анну Николаевну плачущей. — Наверно, что-нибудь очень серьёзное случилось, — заметила она. — Ладно, пускай в себя с дороги придут, не расспрашивай их ни о чём, они сами расскажут.

Когда Катя поела, и они вместе с Борисом и Майей, так и сидевшей на руках отца, вышли во двор и направились к колодцу, который всем жильцам двора служил холодильником, то увидели, что Женя, Эла и Нина не только познакомились, но и подружились, и все вместе лакомились шелковицей. Эла и хозяйский сын Лёня сидели на ветках дерева, рвали спелые ягоды чуть ли не с самой верхушки. А Нина, которую Женя держал на руках, получила возможность тоже рвать ягоды с нижних, свесившихся с забора ветвей. Одну из сорванных ягод она съедала сама, а другую совала в рот Жене и при этом весело смеялась.

Мы сказали, что колодец служил семье Алёшкиных холодильником — да, это так, ведь в Краснодаре не было таких погребов, как в Кинешме или Темникове, поскольку не было зимой льда. Не имелось в то время и таких бытовых холодильников, какие сейчас есть почти в каждой квартире. Летом, в краснодарской жаре, все продукты очень быстро портились, вот население и нашло выход. Почти в каждом дворе имелся колодец, как правило, очень глубокий — 10, а то и 15 метров. Вода в нём была холодна, как лёд. Водой этой, с тех пор, как в Краснодаре провели водопровод, даже и по окраинным улицам, никто не пользовался, её брали из колонок, стоявших на углу каждого квартала. Поэтому все свои, как сырые, так и варёные продукты, уложенные в кастрюли или вёдра, жители опускали на длинных верёвках почти до самой воды. Закрепив верёвку на гвозде, вбитом в сруб, получали возможность сохранять свои продукты в течение нескольких дней и даже целой