климат, и за два месяца пребывания вы хорошо поправитесь. Клава, проводите товарищей в отведённую для них комнату, да позаботьтесь о завтраке, а я минут через двадцать подойду.

Клава, услыхав, что это вовсе не отдыхающие, а студенты, даже рот раскрыла от изумления, и так, не промолвив ни слова, направилась к больнице, жестом пригласив прибывших следовать за собой. Пройдя по довольно длинному коридору больницы с большими окнами на одной стороне и местами открытыми дверями палат на другой, Клава подошла к самой крайней одностворчатой двери, раскрыла её и, показав рукой внутрь, сказала:

— Входите, вот ваша комната. Устраивайтесь, а я сбегаю на кухню и скажу тёте Агаше, чтобы она вам принесла завтрак.

Войдя, Борис и Гриша увидели, что оказались в обыкновенной больничной палате на двоих. Там стояли две койки, застланные суконными одеялами, у изголовья располагались тумбочки, у окна небольшой стол, а около него два стула. На окне висели марлевые занавески, а посредине стола была стеклянная банка с небольшим букетиком цветов. На стене около двери висели две вешалки с железными крючками.

Григорий опустил чемоданы на пол, снял с себя и повесил на вешалку старый плащ-полупальто лётчика, в котором всегда ходил в институт.

— Ну, что же ты не раздеваешься? — спросил он Бориса, который пока ещё так и стоял в своём сером полувоенном плаще.

Тот молча стал его снимать и также повесил на вешалку. Быков между тем прошёл вперёд, подошёл к окну, отодвинул занавески, и оба они увидели замечательную картину. Окно выходило в большой фруктовый сад с абрикосами, сливами и персиками. Сад занимал весь склон горы, спускался до площадки, на которой чернели какие-то развалины и стоял огромный каменный крест. Чем кончалась эта площадка с развалинами, видно не было. Прямо за ней виднелось безбрежное море. В эти утренние часы оно казалось совершенно неподвижным и блестящим, как зеркало, в лучах поднимавшегося из-за соседней горы солнца. В правом углу этой картины вдалеке виднелись песчаные берега небольшой речки, впадавшей в бухту. В самом центре — казалось, что очень далеко от берега — совсем небольшой точкой виднелся тот катер, который только что привёз Бориса и Григория. Оба они невольно залюбовались этим видом. Гриша распахнул окно, и в комнату ворвался свежий, удивительно чистый, наполненный запахом созревших плодов и каких-то цветов, воздух.

— Да, Борис, здесь от одного воздуха поправиться можно! Ну а практика — что же, попрактикуемся и здесь. Может быть, эта Домна Васильевна окажется опытным, хорошим врачом и у неё будет чему поучиться…

В это время раздался стук в дверь, она открылась, и в комнату вместе с уже знакомой Клавой вошла пожилая женщина с подносом. На нём стояли миски с рисовой кашей, эмалированные кружки, очевидно, с каким-нибудь суррогатом кофе, на тарелочке — два больших помидора и несколько ломтей серого пшеничного хлеба.

— Ой, да мы, кажется, немного поторопились, — сказала Клава, — они ведь даже ещё и не умылись! Спасибо, тётя Агаша, поставьте всё на стол и идите. Пойдёмте, я покажу вам умывальник, он здесь, в коридоре.

Ребята раскрыли чемоданы, достали полотенца, сбросили пиджаки и вышли вслед за Клавой в коридор. В конце его они увидели ещё одну, совсем узенькую дверку. Клава показала на неё рукой:

— Вот, здесь, умывайтесь.

Комнатка, в которую вошли Борис и Гриша, оказалась туалетом, в ней же у стены находился и умывальник.

Сидя за завтраком, который оба практиканта уплетали с отменным аппетитом, они обменялись впечатлениями о виденном и пришли к выводу, что им такую практику деканат института назначил, чтобы они могли окрепнуть и отдохнуть. Алёшкин так и сказал:

— Это не практика будет, а какой-то добавочный санаторий, тут и одному-то врачу делать нечего, а нас здесь будет трое. Зато воздух здесь отличный.

После завтрака Быков, потрогав щетинистый подбородок, сказал:

— Побриться бы не помешало.

Но в это время в дверь снова постучали, и вошла Домна Васильевна, сопровождаемая всё той же Клавой.

— Позавтракали? Вот и отлично. Вкусно было? — и, получив утвердительный ответ, продолжала. — Да, у нас кухарка тётя Агаша очень хорошо готовит, все больные её хвалят. Пойдёмте, я покажу наши владения. Клава, дай докторам халаты.

Вошедшая с Домной Васильевной Клава держала на руке два свежевыглаженных белоснежных халата. Борису халат пришёлся впору, ну а высокому и широкоплечему Григорию халат был и коротковат, и узковат. Клава, посмотрев на торчащие из рукавов Гришины руки и то, что халат оказался на целую четверть выше его колен, фыркнула. Домна Васильевна строго взглянула на девушку, чем немедленно прекратила её смешливое настроение, и сказала:

— Что же ты, Клава, неужели не могла найти халата побольше? Иди и сейчас же принеси другой.

— Домна Васильевна, я самый большой взяла. Ещё только профессорский остался. Он, пожалуй, подойдёт, его можно?

— Ну, конечно, можно, нужно даже.

Клава скрылась, унеся с собой незадачливый халат. Быков смущённо сказал:

— Да ведь у нас в чемоданах есть свои халаты, они чистые, только, наверно, смялись в дороге.

Ребята действительно захватили с собой студенческие халаты. Но Домна Васильевна решительно заявила:

— Здесь будете ходить в наших халатах. Сейчас наденете профессорский, а потом что-нибудь подберут. Кстати, не подумайте, пожалуйста, что этот халат у нас действительно профессор надевает. Нет, профессоров здесь мы и не видим, а это когда срочно сложную операцию сделать надо, мы по телефону из Геленджика районного хирурга вызываем. Вот для него и держим этот халат, он солидный мужчина.

Наконец, вопрос с халатами разрешили, профессорский оказался Быкову впору. Домна Васильевна, Борис и Гриша гуськом направились по коридору, шествие замыкала Клава. У неё в руках было полотенце с мокрым концом. Они зашли во все палаты, впрочем, их было всего три — одна инфекционная, одна мужская и одна женская. В каждой палате стояло по восемь кроватей.

В инфекционной больных не было, лишь пустые койки сверкали белизной простыней и подушек. В женской лежали трое. Поговорив с больными и дав указания Клаве, Домна Васильевна прошла к мужчинам, их было четверо: один лежал в гипсе, у другого были завязаны пальцы правой руки, остальные двое, по-видимому, болели какими-то сердечными заболеваниями. Домна Васильевна выслушала их и сказала сестре, чтобы им продолжали давать назначенное лекарство, а больному с перевязанными пальцами велела сделать перевязку.

Коридор оканчивался стеклянной перегородкой. Перед ней, рядом с палатой, находилась дверь ещё одной комнаты, небольшой перевязочной. По размерам она была такой же, как и комната, в которой поселились наши друзья. Посередине стоял деревянный стол, покрытый клеёнкой, у окна — столик