– Но я предпочла бы вернуться домой без помощи полиции.

– Во всяком случае, вы не возвращались домой и не быливблизи дома между шестью часами вечера и полуночью?

– Не была.

– Вы не были нигде до возвращения домой?

– Нет.

– А в какое время вы были в последний раз перед домом?

– Не знаю. Где-то днем.

– Вы подходили после полудня к крану водосборника?

– Вношу протест по той же самой причине, – вмешался Драмм. –Я продолжаю считать, что допрос ведется неправильно.

– Если высокий суд позволит, – ответил Мейсон, – миссисБартслер показала, что вышла из дома сразу же после шести. У меня, наверное,есть право проверить правильность показаний, спрашивая, когда она была наразных участках своего владения?

– Отвожу протест, – решил судья с улыбкой.

– Когда вы были в последний раз у крана водосборника?

– У крана водосборника?

– Да.

– Вы имеете в виду кран для спуска воды внизу цистерны?

– Да.

– Я не подходила к нему несколько дней. Это значит, что яего не открывала, потому что вы ведь, наверное, это хотите знать?

– Сын Роберт, о котором вы говорили в своих показаниях,является вашим ребенком и ребенком вашего покойного мужа, Роберта Бартслера,рожденным приблизительно четыре месяца спустя после вероятной гибели отца?

– Да.

– Вы сообщили мистеру Язону Бартслеру о том, что он сталдедом?

– Вношу протест, неправильное ведение допроса, – вмешалсяДрамм. – Вопрос несуществен и беспредметен.

– Поддерживаю протест, – решил судья Уинтерс. – Вопрос явноотносится к разговору, имевшему место три года назад.

– Нет, высокий суд, – ответил Мейсон. – Я спрашиваю,сообщала ли вообще миссис Бартслер свекру о рождении своего сына.

На лице судьи Уинтерса отразилось изумление:

– Вы ведь не хотите сказать, господин адвокат, что… Отвожупротест.

Элен Бартслер ответила ясным, спокойным голосом:

– Нет, я никогда ему об этом не сообщала. Мой свекор былвсегда бесчувственным, самолюбивым отцом. Он никогда не любил собственногосына, не любил меня, не признавал меня членом семьи. Я считала, что ему нетникакого дела до рождения моего сына.

Судья Уинтерс наклонился вперед и спросил недоверчиво:

– Следовательно, этот человек вообще не знал, что у негоесть внук?

– Я ему об этом не сообщала, – холодно ответила она.

Судья Уинтерс покачал головой.

– Прошу продолжать, – сказал он Мейсону, но смотрел все ещена Элен Бартслер.

– А вы связались с Язоном Бартслером после похищения сына? –спросил Мейсон.

– Нет.

– И в вечер убийства ничто не подсказывало вам, что МилдредДэнвил отправилась к вам, на бульвар Сан-Фелипе?

– Нет. Я была уверена в том, что она приедет в дом ЭллыБроктон.

– Благодарю, – сказал Мейсон. – У меня больше нет вопросов.

Судья Уинтерс наклонился над столом.

– У суда есть к вам несколько вопросов, миссис Бартслер.Если я правильно понял, вы решили отплатить Язону Бартслеру за то, что он непризнавал вас членом семьи, скрыв от него факт рождения сына?

– Нет, высокий суд, я ничего не скрывала. Я просто несообщила ему. Свидетельство рождения моего сына было составлено согласноправилам.

– Но вы никогда не сообщали об этом свекру?

– Нет, не сообщала.

– Чтобы отплатить ему за то, как он относился к вам?

– Нет, я сделала это в интересах своего сына. Его дед –человек жестокий и бессердечный. Он гордится своим цинизмом, для него нетничего святого. Ему чужды всякие высокие чувства, он во всем усматривает лишьнизкие побуждения. Я не хотела, чтобы сын Роберта знал своего деда. Я сделалаэто ради его собственного благополучия. Я не хотела, чтобы по деду мой сынсудил о своем отце.

– Это был ваш единственный мотив?

– Да, высокий суд.

Судья Уинтерс вздохнул.

– Так-так, – сказал он тоном, свидетельствующим о том, чтоон вовсе не убежден. – Обвинение может вызвать следующего свидетеля.

Остальную часть дня заняли официальные показания. ПервымДрамм представил суду эксперта по баллистике, который рассказал о серии пробныхвыстрелов, произведенных из пистолета, найденного в корзине с грязным бельем вквартире Дианы Рэджис. Сравнение под микроскопом отстрелянных пуль с пулей,вынутой из головы Милдред Дэнвил, показало их полную идентичность.

– Это вполне определенно доказывает, – заявил эксперт, – чтосмертельный выстрел был произведен именно из этого оружия.

После него на возвышение для свидетелей поднялся эксперт подактилоскопии, который изучал отпечатки, найденные на пистолете. Показав снимкис большим увеличением отпечатков пальцев, он заявил, что все эти отпечаткиоставлены одним человеком. Он представил следующие фотографии с отпечаткамипальцев обвиняемой и стал долго и нудно сравнивать отдельные элементы.

– Мне удалось снять с пистолета, – монотонным голосомизлагал он, – семь совершенно отчетливых отпечатков, из которых каждый имеетподобные элементы, какие имеются на отпечатках обвиняемой. Поэтому, без рискаошибиться, можно считать, что это она оставила отпечатки пальцев на пистолете.Что касается других, размазанных отпечатков пальцев на оружии, то хотя ихнельзя идентифицировать, но количество сходных элементов позволяет с большойдолей вероятности считать их также отпечатками обвиняемой. В то же время этиотпечатки не имеют отличающихся элементов, позволяющих отнести эти отпечатки ккакому-либо другому лицу. Таким образом, идентифицированные отпечатки напистолете являются отпечатками обвиняемой.

Было заметно, что свидетельство эксперта произвело большоевпечатление на судью Уинтерса. Он не только внимательно слушал занудные,бесконечные выводы, но и старательно рассматривал фотографии отпечатков, самсравнивая совпадающие элементы.

Это продолжалось до половины пятого, и заседание былоотложено до следующего дня.

Возвращаясь с Деллой пешком из суда в офис, Мейсон рассуждалвслух:

– Плохо дело, Делла. Мы отлично знаем, что Элен Бартслерлжет. Она наверняка открыла кран, но нет возможности это доказать. Полицейскиефотографии делались при вспышках, и фон неразборчив. Не видно, открыт кран илинет и течет ли вода из сборника. Может быть, я выжал бы из Элен правду, если быобвинитель не предупредил ее о цели допроса. Ясно было, что потом она уже ни зачто не признается.