Перун на миг вскинул глаза на сверкающее лезвие, затемсмерил расстояние до шеи волхва. Олег видел по взгляду бога войны, что лезвие слегкостью рассечет его на две половинки, даже ощутил смертельный холод вживоте, когда смертоносная сталь перережет все кишки.

— Я знал людей, — проговорил Перун мужественным голосом, —которые идут на смерть ради славы, ради чести, ради доблести и геройства...Знал героев, что шли на смерть ради мести. Знал таких, что бросались впропасть, спасая близких. Знаю дурачье, когда гибнут ради женщин... Но чтобыкто-то шел к гибели ради знания?

Олег склонил голову:

— Ты видишь такого. Скажи мне, а потом убей.

Перун взял меч в одну руку, взмахнул несколько раз, красивои легко, воздух свистел и трещал, распоротый как слабое полотно.

— Красиво?.. Эх, не понимаешь. Надо бы тебя убить прямосейчас... ты без спросу вторгся в мою обитель, этого достаточно для смертилюбого, будь он царем или чародеем... но я ценю мужество... пусть даже такоестранное.

Олег слушал почти бесстрастно, потому что уже смирился сосвоей участью, она в руках бога войны, он при всей своей мощи в состояниитягаться с людьми, но не с богами, старался только не думать о том миге, когдахолодная сталь перерубит ему шею.

— Спасибо, — ответил он. — В самом деле — спасибо.

— Ладно, пойдем, — решил Перун. — А потом я тебя все-такиубью.

Он поднялся во весь огромный рост, широкий и бессмертный,ловко бросил меч в перевязь за спиной. В глубине пещеры горели два факела, а наполу под стеной что-то блестело.

Олег пошел вслед за Перуном, глаза расширились, он смотрел,но не понимал.

Это был боевой шлем Перуна, в котором тот отправлялся навойны. Из шлема торчала солома, в трепещущем свете факелов Олег рассмотрелкрохотное серое тельце. На него быстро взглянул круглый темный глаз, испуганнои осуждающе, и только тогда Олег понял, что это обыкновенная горлица, дикаялесная голубка, что забралась в перевернутый шлем бога войны и устроила тамгнездо.

— Понял? — спросил Перун.

Олег долго таращил глаза на странное гнездо, перевелнепонимающий взгляд на Перуна:

— Честно говоря, нет.

Перун зло ткнул в сторону голубки толстым, как рукоять меча,пальцем:

— Эта тварь воспользовалась, когда я после битвы вернулсяусталый и лег спать, быстро натаскала травы в шлем! Когда я собрался снова навойну, потянулся за шлемом, она уже успела отложить яйца!

Он умолк, злой и побагровевший, посмотрел на Олега. Тотперевел взор на голубку, потом снова на Перуна:

— Ну и что?

— Как что? — гаркнул Перун, уже сердясь. От звуков могучегоголоса колыхнулось пламя факелов, а голубка беспокойно задвигалась. Перунпоспешно отступил на шаг. — Как что?.. Эта тварь сидит там и высиживаетптенцов!

Олег снова спросил тупо:

— Ну и что?

Перун задохнулся гневом, даже в свете факелов было видно,как глаза налились кровью.

— Но как я могу взять шлем, когда она там птенцоввысиживает!

Олег переводил взгляд с голубки на бога войны, снова наголубку. В голове стало горячо. Мысли метались все суматошнее, в головераздался звон. Он чувствовал, что кровь отлила от лица, побледнел, а губыпосинели, когда с трудом выдавил:

— Прости... но я так и не понял.

Перун покачал мечом в воздухе, красные блики хищно бегали отострия к рукояти и обратно, всмотрелся в лицо волхва, скривился и бросил меч заспину, ловко попав прямо в ножны.

— Я вижу.

Олег с мукой оглядывался на странное гнездо:

— Я все равно не понял.

Перун вернулся к сиденью, вытащил меч и снова взял в рукиточильный камень. Глаза его придирчиво искали хоть зазубринку на мече, но ненаходили.

— И что теперь со мной? — спросил Олег.

Перун ответил вопросом на вопрос:

— А как бы ты поступил? С голубкой?

Олег пожал плечами:

— Да шугнул бы эту... заразу. Яйца на хрен, а шлем наголову. Ну, сполоснул бы, если успела нагадить. Только и делов!

Перун всмотрелся в его умное лицо, изможденное долгимбдением за мудрыми книгами. Неожиданно губы бога войны изогнулись в злойпобедной усмешке.

— Иди.

Олег стоял, ничего не понимая, таращил глаза:

— Ты... ты не будешь убивать?

Перун злорадно скалил зубы:

— Да ни за какие пряники!

— Почему?

— А вот потому!.. Мне в сто тысяч раз больше удовольствиязнать, что ты не понял такой простой вещи... мудрец! Которая мне понятна,как... как два пальца замочить. И знать, что будешь ломать голову, мучиться,доискиваясь. Ты ведь из тех, кто доискивается!

Олег шел из сумрака раздавленный и униженный, впередиширился сверкающий выход в солнечный день, но в глазах было темно, а вдогонкураздавался злорадный хохот бога войны.

Таргитай, мелькнула смятенная мысль. Это его чертовадудочка. Подействовал на Перуна, изменил бога войны... чуть-чуть, но все жеПерун уже не тот кровавый зверь, каким был еще в прошлую встречу.

В черепе колотилась мысль, разбив лоб и лапы в кровь: почемуПерун все же не вытряхнет эту птаху и не напялит шлем?

"Я бы так сделал, — думал он, взбираясь по крутомусклону. — Мне песни Таргитая что вой голодной собаки. Надел бы шлем и пошелбы... Видать, песни действуют только на дураков.

Но все-таки, все-таки... Что-то я извлек. Если даже непонял, почему не дать птахе пинка, то все же могу высчитать, сколько не будетвойны... Две недели на высиживание, недели две кормить в гнезде, а еще с неделюв слетках, будут бегать за нею по земле и вы-прашивать корм... Нет, тогда шлемуже освободится, Перун тут же ухватит, кровавая война из-за отсрочки вспыхнетеще злее... но пока что в запасе есть три недели. Нет, горлица там с неделю,чародеи ожидали войну пять дней тому..."

И многое надо успеть сделать за оставшиеся дни.

Трое суток он спускался с гор, а потом брел через леса, избегаязаходить в села и города. Вот-вот составит слова так, чтобы понял любойчеловек, понял и пошел за ним. Остается, он это чувствует, совсем немного!

Кто-то за тридевять земель лишился роскошного ковра, укого-то со стола исчезали роскошные яства: он мог бы, конечно, питаться грибамии ягодами, даже молодой корой с деревьев, но это отвлекло бы от напряженногодуманья. И потому спал под ореховым кустом, завернувшись в ковер, ел что-тонездешнее, но просто тающее во рту... Чтобы быть наверняка уверенным, чтообобрал не бедняка, он вызывал блюда только роскошные, но поглощал их хотьбыстро и много, но, как и положено мудрецу, рассеянно и почти не замечая, чтоест.