Затем он пригласил директора магазина и попросил организовать короткое собрание коллектива, для разъяснения производственной ситуации. Директор был перепуган, магазин на 5–10 минут закрыт, и брат произнёс в кабинете директора речь перед персоналом: как нужно работать, не хамить, не мошенничать, не лаять на покупателей, т. е. жить по библии! Продавцы, молча, слушали, директор от их имени извинился, поблагодарил и попросил: чуть что, сразу ему сообщать о нерадивости продавцов! Мы получили хороший кусок мяса, а главное удовольствие. В этом магазине нас потом «узнавали» и изображали глубокое уважение, при наших посещениях! Вскоре нас «узнали» и в других магазинах города, куда ступала наша нога! А так как, мошенничали и хамили везде, а наша гордость и унизительное положение не позволяли давать плевать себе в лицо, то мы разработали систему действий в зонах советской торговли! Брат затевал скандал, я стоял, как бы, со стороны — посторонний, а затем присоединялся, как тоже один их покупателей, не имеющих к брату отношения. Это усиливало эффект, так как часто, именно покупатели подхалимничали, и чтобы получить лучший кусок мяса, становились на сторону продавцов. Они говорили, например: «Ну что вы пристали, и мешаете работать продавцу! Где ему взять на всех хорошее мясо!». Обычно такие покупатели затем сожалели о содеянном, мы их обрабатывали, как в магазине, так и на улице. В особенности нас разозлила одна, лет 45–50-ти, по виду общественница — «член профкома». Мы забирали у сапожника наши, видавшие виды, туфли после ремонта и попросили, чтобы он исправил свою халтурную работу. Уж очень грубо, нахально и не уважительно, обошёлся он с нашей хоть и потасканной, но всё же дорогой нам обувью! Набойки, которые он сделал, выпирали наружу. Сапожник с неохотой согласился, а эта, сзади нас стоявшая «месткомовка», пошло скривив ротик, и выпучив губки, как задний проход на унитазе — вывела: «Что вы пристаёте к человеку?! Как ему для вас, сорванцов, новую обувь сделать!». Она имела в виду, скорее всего — оборванцев! Мы подождали, пока она свои туфли получила и демонстративно, молча, пошли за ней, преследуя её по пятам. Она испуганно озиралась, было время обеденного перерыва. Дойдя до своего места работы, как оказалось — министерство лёгкой промышленности, она вынуждена была войти в здание. Остановилась у кабинета без всякого обозначения. Как и предполагали, оказалась мелкой чиновницей. Провозившись у плана расположения кабинетов, мы с братом ткнули пальцем на кабинет зам. министра, посмотрели номер и этаж, а затем, демонстративно, глянув на эту общественницу и тихо друг другу сказав: «К нему пойдём», — стали подниматься по лестнице к «зам. министра». Побледневшая «профкомовка» поплелась за нами. Пришлось действительно зайти в приёмную зам. министра, перед этим кивнули ей злорадно головой, мол: «мы тебе сейчас создадим авторитет!», и «победоносно» пройдя в приёмную, закрыли за собой дверь. Секретарши не оказалось, и поэтому могли спокойно минут 10 подождать в приемной, а затем выйти, потирая руки от сделанного дела — отмщения. «Общественница» всё ещё стояла в коридоре и испуганно глядела на нас. «Теперь вы идите к зам. министра, — сказали мы ей, — он вас у себя ждёт!». Она пробормотала, что не хотела нас обидеть и поплелась в приёмную зам. министра. Мы тем временем ушли из организации, не желая мешать работать важному учреждению. На улице весело смеялись, хотя и понимали, что это наше положение нас толкает на такие действия, и лучше энергию тратить на более полезные дела. Хотя это и было признаком нашей жизнеспособности и стремления занять более достойную нишу в этом мире. Мы считали, что этого заслуживаем. Хоть и рассчитались, как могли, с этой сапожной защитницей, но в ушах неприятно звучало это её: «сорванцы». Мы чувствовали себя неуютно из-за того, как одеты. Если бы у нас был вид алкашей, то всё было бы нормально, да и она бы побоялась такое ляпнуть. Поэтому брат заявил: «В чём-то эта сука права, такие туфли уже не несут к сапожнику! Будем их сами ремонтировать». «Но у нас в роду, вроде, не было сапожников!» — сказал я. «Значит, будут — мы первые! Я примерно знаю, как это делать, — сказал брат, — ещё пацаном наблюдал в Бердичеве, как сапожники это делают. У них есть такое шило, как вязальная спица. Они прокалывают ею кожу обуви, а затем нить протаскивают этим крючком». «Нужно покупать инструмент?» — спросил я ехидно. «Не переживай, сделаю на заводе, — не обратил брат внимания на моё ехидство, хотя тут же добавил. — Посмотри на свой правый туфель, с боку он уже порвался, скоро стопа будет вылезать наружу». — «Поэтому я хожу осторожно, как при вывихе сустава».

На следующий день он действительно принёс с завода, изготовленный им инструментарий: «Будем себе шить немножко, как сказал еврей в анекдоте: — Если бы я был король, я бы себе ещё немножко шил». «Я думаю, мы бы в этом случае не занимались шитьём», — сказал я. «Давай свой правый туфель — философ!» — сказал брат и принялся работать. Через полчаса я получил свой туфель, который мне очень не понравился. «Что ты сделал?!» — спросил я его. «Всё нормально, не морочь голову, — сказал он, — крепко и надёжно!». «Это же не туфель, а голова холмогорского гуся! — ужаснулся я. — Посмотри, какая шишка с боку получилась!». «Иначе нельзя было, — заверил он меня, — нужно было по краям захватить поглубже, а в центре не за что было — там всё уже дырявое». «Так лучше была бы дырка, чем этот гусь!» — не мог успокоиться я. «Не переживай, со стороны это не видно», — заверил брат. «Ты ещё хуже того сапожника, тот хотя бы переделал», — сказал я. «Ладно, в следующий раз будешь сам себе шить! — пообещал он и добавил. — Где для вас сорванцов новую обувь возьмёшь? Приносите рвань разную, а хотите новую получить!». Мне было не смешно, но отношения с братом портить тоже не хотелось. Каждый день его «работа рвалась», и перед выходом на улицу приходилось ремонтироваться. Хоть он и приобрёл опыт, но не умение, и работал как настоящий сапожник. В субботу, после очередного ремонта обуви, решили сходить в гости. У нас были ещё родственники — брат тёти Эммы, а значит тоже двоюродный брат матери. Его звали Фима, и он заведовал базой. Его жена тоже была врач, как и тётя Эмма. И было ещё у Фимы двое сыновей: Дима 14 лет и Сёма 8-ми лет, это мы тоже знали, но если Фиму и его жену Яну видели на фотографиях у бабушки, то их детей не приходилось видеть. «Зайдите обязательно к Фиме! — сказала мама перед отъездом — Он очень гостеприимный — Фима!». Чтобы не злоупотреблять гостеприимством Фимы, мы вначале позвонили. Узнав, что мы живём в общежитие, и полгода как работаем, Фима успокоился и сказал: «Хорошо, приходите». В дверях нас встретила Яна, 180-ти см ростом, с широкими плечами и мощными ногами, куда покрепче, чем раздатчица из кафе «Лола». «Заходите, заходите, — расплылась она в улыбке, — никогда не видела родственников Фимы, кроме Эммы, хотя и слышала, что такие есть», — смеялась она, заливаясь искусственным смехом. На брата, как мне показалось, смотрела игриво. Ей было уже лет за сорок, но она молодилась. Фима тоже выполз из комнаты с сонным, уставшим видом. «Фима, вечно, спит по выходным!» — уколола его Яна. «Ты же знаешь, как я устаю за неделю», — объяснил ей Фима и, сонно поздоровавшись с нами, пригласил в комнату. Там на полу, на ковре сидели их дети: Дима и Сёма, и играли в машинки. Они на нас не обратили никакого внимания. «Поздоровайтесь, хотя бы, — сказала Яна, — это ваши троюродные… Да?» — спросила она нас. — «Если не ошибаюсь, братья из Бердичева». Но и это не произвело большого впечатления на «братьев наших меньших». Но всё же, «здрасте» сказали, не отрываясь от машинок. «Оболтусы! — объяснил ситуацию Фима. — Тебе, Дима, лучше уроки делать, чем в машинки играть». «Сейчас, — сказал Дима — не мешай!». «Он очень способный! — вмешалась Яна. — Но иногда ленится». «Сама ты ленивая», — возразил ей Дима. «Иди, тогда покушай», — предложила Яна альтернативу не худому Диме. Лицо у него было продолговатое и худощавое, как у мамы, но зато и зад, и ноги тоже как у мамы! «Не хочу, не приставай!» — ещё раз отрезал Дима. — «Тогда, ты Сёма, иди поешь». «Не приставай!» — отрезал и Сёма. И Яна перестала это делать. «Ну, расскажите, как и когда приехали, как устроились? Если бы Эмма не сказала, мы бы и не знали. Даже не позвонили!» — стала уже к нам приставать, Яна. Хотелось тоже сказать: «Не приставай лукавая»! «Так, где вы работаете?» — спросил Фима. «А ты?» — спросил он у брата, после того, как я сказал — на ЗБХ. Услышав где, поинтересовался, сколько получает. Узнав, что 130 рублей, сказал, что для начинающего вполне достаточно: «Я, например, — сказал Фима, — никогда не был алчным», — при этом, у Фимы глаза задёргались и прикрылись веки. Мы с братом, переглянулись, и с трудом сдержались, чтобы не рассмеяться. «Ты видел, как у него глаза от стыда прикрылись, когда сказал, что алчным не был?» — спросил брат у меня уже на улице. «Ну да, — сказал я, — это оттого, что глаза такого вранья аж не выдерживают!».