Солдаты делились с ним, чем могли, а чем не могли — сам отбирал, и он достал карманные часы, ножик с защёлкой и портсигар. «А здесь скукотища», — сказал он. «А где Владик?» — спросил я. «Он здесь, женился на Козловской, помнишь ее?». — «Ну и как?». — «Я с ним сейчас редко вижусь — он весь в семье. А вот она! — загорелись глаза Стасика. — Да, я здесь с одной „чувихой“ договорился, посмотрим, — подмигнул он, — что получится! Ну ладно, я к тебе потом забегу», — на ходу бросил он и быстро подошёл к «чувихе» на противоположной стороне. По дороге домой решил заглянуть к другому школьному товарищу — Фельдману. Во дворе, как и много лет назад, с детьми играл его уже семнадцатилетний брат, перенесший в детстве менингит. Он стал толще, но не подрос. Завидев меня, узнал и, «хитро» улыбнувшись, сказал: «Заходи, он дома!». Из этого вытекало, что «его» нет. Его брат всегда шутил на эту тему: «Он» — есть, «его» — нет. «Он отслужил, — рассказала мать Фельдмана, радостно меня встретив, — сейчас остался там, где служил, под Новосибирском, работает рабочим. В письмах спрашивает о тебе, хотел бы, чтобы и ты переехал в Новосибирск. А у мужа ноги болят», — подытожила мать и жена. «В огороде бузина, а в Киеве дядька! — промелькнуло у меня. — А где он?» — спросил я, вспомнив, что всегда в домино «козла забивал». «В соседнем дворе играет в домино», — подтвердила мама Фельдмана. Всё было в Бердичеве без изменений. Вот только Мутко не стоял около дерева с тёткой, и бить его уже не хотелось. У родственников тоже ничего не изменилось. Тётя Ася так же стояла у своего дома, когда я проходил мимо. И несмотря на свои уже 85 лет без очков меня увидела. Я зашёл к ней домой, рассказал о Душанбе и о том, как там хорошо. «Хорошо будет тогда, когда у меня пирожки на ладонях вырастут!» — не забыла сказать тетя Ася. И после этого угостила меня теми же медовыми пряниками, из той же коробочки, что и год назад. Совершив такой малый круг по Бердичеву: улица Свердлова — центр — улица Карла Либкнехта — улица Свердлова, вернулся домой. На балконе столкнулся с польскими соседями: медсестрой тётей Ядзей и Юзиком. Она осталась такой же горбатой, только постарела. Юзик, её сын, вернулся с женой с проводницкой смены. Пришлось зайти в гости, рассказать, кто такие таджики, где они живут и как выглядят. Им было очень весело, когда я рассказал, как таджики одеваются, про многочисленные косички у таджикских девушек, их штанишки, тюбетейки. Услышав, что там много фруктов и овощей — задумались: не съездить ли туда на одну смену — закупить, а затем бердичевлянам продать. «Жаль только, нет поезда Бердичев — Душанбе — Бердичев», — огорчились они. «Да нэхай воны сказятся (сбесятся)!» — от души пожелала таджикам старая мама Ядзи и, как всегда, засмеялась своим трехкратным «Хр-хр-хр!». Дома, отец уже переживал: где я задержался? У нас в гостях была бабушка и тётя Рая — сестра мамы. Когда я с ними расцеловался, мама на меня скептически посмотрела, но не сказала, что я подхалим и не спросила в этот раз, продался ли я за конфетку. На следующий день пришёл Хейфец — мы решили пойти в техникум. Там тоже появилось много новых физиономий, и Хейфец отметил, что молодёжь даже симпатичнее, чем в наше время. «Знаешь, — сказал он, — я сюда регулярно прихожу рисовать. Вон, смотри, какой зад пошёл!». — «Есть у тебя такой на полотне?» — спросил я его. «Нет, нет, — задумался он, — а ты прав, очень!». — «Ты, ведь можешь этот зад к себе домой унести, тогда тебе не надо будет сюда приходить!» — предложил я. «А вот, смотри, ещё лучше!» — указал я на другой «зад», на высоких каблуках. «Точно! — встрепенулся Гена. — Вот, тебя здесь не хватает! Я каждый день сюда приходил и ничего не нашёл, а ты за пару минут целый клад открыл!». — «Какой клад! Ты куда меня привёл?! — сказал я. — Это же царство задов! Тут одни зады, что их открывать! Ого, ого!! Ты лучше туда посмотри! — еще больше и по-настоящему возбудился я. — Ты только посмотри — какая пошлая, голая блестящая задница пошла! Совсем „разголишалась“! Стыд и срам, и совесть потеряла!». — «Где, где?!» — запрыгал от нетерпения Гена. «Да вот же, смотри! — показал я. — Ты не туда смотришь, выше смотри, она вверх ногами ходит!». — «А-а-а-а», — разочаровано простонал Гена, поняв, что я ему на голову Младича — директора техникума показываю. Её — эту «задницу», как раз я и искал! И я устремился за этой пошлой «задницей». «Здравствуйте, можно к вам?» — спросил я у «лысой задницы». «Она» на меня внимательно посмотрела и сразу не узнала. «Это я!» — пояснил я. «А я-то думаю, что-то знакомое! — сказал директор, скривившись, как от лимона. — Заходи, заходи, — деланно приветливо произнес он, — как поживаешь?».

Я ему с чувством рассказал про свои подвиги и дела в Душанбе: «Там все поражаются тем глубоким знаниям, которые получают учащиеся в БМТ, позволяющие работать инженером-конструктором!». И, видя его недоверчивую рожу, показал ему трудовую книжку, где после разметчика на бердичевском заводе «Прогресс» гордо стояло: инженер-конструктор ЗБХ Душанбе. У директора на лоб глаза полезли: «Так, у тебя же, вроде, нет диплома?!» — как бы возмутился он, поражённый тем, что творится в Душанбе. «Да, ошибки можно совершить, главное — вовремя одуматься! — с раскаяньем произнес я. — За этим и приехал — защитить дипломный проект. Я бы мог это легко и в Душанбе сделать, но честно скажу, я всегда гордился тем, что учился в БМТ! И диплом хочу иметь именно из БМТ!» — патриотически-патетически, растроганно произнёс я. Это, надо сказать, слегка растрогало и старика: «Да, — согласился он, — бывает, ты ведь был вначале неплохим студентом?». — «Да в том то и дело! — горячо поддержал я его. — А потом, знаете, переходной возраст, девушки в голове!». — «И портвейн!» — засмеялся он. «Да был грех, — согласился я, чтобы сделать приятное директору, который, судя по носу, любил портвейн, а не девушек, — но мы с вами ещё отметим мою защиту! — пообещал нахально я. — И обязательно в ресторане!». — «О, спасибо! — мечтательно загорелись у него глаза. — Ну, хорошо, пойдём, я скажу завучу, чтобы тебе дали тему, и начинай серьёзно готовиться. Определим тебя в группу выпускников, которая как раз начала делать дипломный проект. Пойдём, я скажу, чтобы тебя в хорошую группу определили и дали знающего руководителя». «Зачем знающего?» — подумал я, но промолчал. Завуч, тоже «лысина», но в раза два крупнее — голова как горшок, был мне незнаком, и я ему тоже, но с директором он согласился, что я достойный дипломант. Директор ему рассказал, каким я был хорошим студентом и как оправдал в Душанбе высокий уровень БМТ (Бердичевского машиностроительного техникума). «Представляешь! — сказал он завучу. — С нашим техникумом там можно инженером работать, вот какие знания мы даём!». Я остался собой доволен — все правильно рассчитал! Теперь я просто обязан защитить диплом! Техникум должен быть заинтересован подтвердить мой высокий уровень и свой образовательный. — «Приходите завтра с утра — в девять часов ко мне, — предложил завуч, — и я вас представлю в одной из групп студентам и руководителю проекта». — «Желаю успеха!» — доброжелательно подал мне руку директор. «Спасибо», — как можно приветливее растянулся я в еще более широкой подхалимской улыбке. Душанбинский жизненный опыт мне пригодился.

Когда я шёл по коридору к выходу, через час примерно, то застал Хейфеца Гену за тем же занятием. Он рассматривал тот же зад, на который я ему указал. «Ладно, пойдём, я снимаю тебя с боевого дежурства. Приказываю: покинуть наблюдательный пункт! Дома этот зад дорисуешь и покажешь мне». — «А у тебя неплохой вкус!» — пришлось признать Хейфецу. Он никак не мог оторваться от этого зада и нехотя пошел за мной, пообещав чаще приходить в техникум. «Жалко, что я уже защитил! — сделал вывод Гена. — Я бы с удовольствием походил с тобой сюда поучиться дальше. Пойдём ко мне, я тебе хотел свои картины показать». Дома у него никого не было, в том числе и его отчима, которого я обидел когда-то. — «Как теперь с „квасолей“, оставляешь ты ему сейчас в кастрюле „квасолю“? Или как раньше — фигу?». — «А давай, кстати, пообедаем, пока он не пришёл!» — развеселился Гена. «Да нет, лучше оставь ему „квасолю“». — «Вот смотри, моя последняя работа! — показал мне Гена большой зад в большой рамке. — Ну что?» — поинтересовался он моим мнением. «Правильно!» — согласился я. «Что правильно?» — не понял он. «Большому кораблю — большое плавание». — «Это ты о чём?» — вновь переспросил он. «О заде и рамке», — сказал я. «Ты в чём-то прав, — согласился весело Гена, — но я тебя о цветовом решении спрашиваю». — «Такой зад в любом цвете хорош!» — заключил я. «Ну, ладно, — разочаровано произнёс Гена, — ты эту картину не понял, смотри другую», — вытащил он мне из шкафа другой зад, сидящий на корточках, как на параше. «Ещё лучше! — согласился я. — Хрущёв остался бы доволен именно этой картиной! Он мечтал сам так сидеть над произведениями искусства». — «Тебя испортил Душанбе», — объявил мне Гена. «Нет, нет, если честно, то нравится, — успокоил я его, — но когда я гляжу на такие зады, не обессудь, мне как-то не до цвета». — «Согласен с тобой», — пошёл на мировую Гена и стал мне все свои картины показывать, пока не пришла его мать. «А вот и моя мама! — насмешливо сказал он. — А это знаешь кто?» — издевательски спросил он у своей мамы, показав на меня. «Приехал насовсем?!» — испуганно спросила она у меня. «В зависимости от того, как Бердичев примет», — уклончиво ответил я. «Ладно, пойдём», — засуетился Гена. «Лучше бы меньше гулял, а искал работу, надоело мне уже твоё паразитство!» — заверила его мама. «Постыдилась бы — бесстыжая, при гостях!» — покатился со смеху Гена и закрыл быстро за собой дверь.