ним тогда у нас отношения были ужасные, да и вряд ли он посоветовал бы мне что-то дельное.

И что меня ждет, если я откажусь? Допустим, даже не придется менять работу, но сколько времени еще меня будут держать в официантках? И сколько времени я сама смогу бегать целую смену с тяжеленными подносами?

Да если честно, мне уже порядком надоела такая деятельность. Ну, можно закончить какие-то курсы, устроиться в офис, но вряд ли я сделаю карьеру, а так денег будут платить мало, а мне ведь нужно снимать квартиру. Жить с отцом невозможно, а менять квартиру он ни за что не согласится. Да и что там делить-то, квартира, может, и неплохая, как считалось раньше, но ведь всего две комнаты.

И вот появился человек, который обещает взять на себя все эти заботы. И я точно знаю, что так и будет, я Вадиму поверила. Тогда, пятнадцать лет назад, я уходила не к кому-то, а от чего-то. От вечного безденежья, от утомительной работы, от унылого съемного жилья, от полного отсутствия каких-либо перспектив…

Короче, за душой у меня ничего не было, а стало быть, нечего было и терять.

И через два дня я согласилась выйти замуж.

В тот же вечер Вадим позвал меня к ним, чтобы познакомить с детьми. Причем насовсем, навсегда, так что я взяла с собой небольшую сумку с вещами.

Я помню, как первый раз увидела детей Вадима, Иру и Андрюшу. Ирке было восемь лет, и она успела уже привыкнуть, что она в доме главная, потому что отец ни в чем ей не отказывал. Мать в последнее время не слишком ею занималась, а она была такая хитрюшка-ласкушка, умела подладиться к отцу, к тому же уродилась очень хорошенькой. Я видела потом фотографии, первая жена Вадима была красавицей, разумеется, до того, как начала сильно пить.

Встретила его дочка меня не слишком приветливо, да и я тогда держалась сдержанно. Однако в первый раз мы довольно вежливо поговорили, потом она ушла в свою комнату.

И я перенесла все внимание на Андрюшу.

Маленький мальчик сидел на ковре и сосредоточенно катал по нему яркую машинку.

Я увидела его узкие плечи, беззащитный затылок и преисполнилась жалости к этому ребенку. То есть жалость пришла потом, а пока что-то кольнуло в сердце. Ведь если сейчас ему три года, то он вообще не помнит свою мать.

Я наклонилась над ним и громко сказала:

– Ну, здравствуй, малыш!

Слова мои звучали довольно фальшиво, я ведь понятия не имела, как обращаться с детьми. Племянников у меня не было, а с подругами я как-то перестала общаться, да и не все еще родили, куда спешить-то, какие наши годы…

Андрюша быстро взглянул на меня без интереса и снова перевел глаза на свою машинку.

Но в тот миг, когда наши взгляды встретились, я разглядела в его глазах такое одиночество, что сердце мое пронзила игла жалости.

И я поняла, что должна во что бы то ни стало достучаться до этого ребенка, отогреть его своим теплом…

– Можно посмотреть на твою машинку? – проговорила я фальшиво-жизнерадостным тоном и протянула руку к его игрушке.

Он ничего мне не сказал, даже не взглянул на меня, но отодвинул машинку подальше.

– Мы с тобой непременно подружимся! – сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучала уверенность…

Но это получилось не очень убедительно.

Тогда все осталось как было. Вадим позвал меня к столу, Андрюшу увела очередная няня, которая, почувствовав, что ей недолго оставаться в этом доме, смотрела на меня волком.

Последующие несколько дней я была плотно занята нашими отношениями с Вадимом и походами по магазинам, где покупала кое-что из одежды, чтобы, как выразился Вадим, перестать быть похожей на официантку.

Через неделю мы расписались, как он и говорил, без помпы и пафоса. И для меня началась семейная жизнь.

Собственно, семейной эту жизнь назвать было никак нельзя, поскольку настоящей семьей мы никогда не были. Каждый в нашем доме был сам по себе.

С Иркой у нас сразу не сложилось, впрочем, я и не ждала от нее ничего хорошего. Она казалась старше своих восьми с половиной лет и прекрасно умела обернуть все на пользу своим желаниям.

Ее возили в частную школу, где она оставалась до пяти часов, так что днем она не слишком мне досаждала. Вадим много работал, его действительно часто не было дома. Что ж, бизнес требует отдачи всех сил, это я понимала.

А его дочь считала меня, кажется, некоей помесью экономки и няни. Прежнюю няню Андрюши я, разумеется, сразу уволила, заодно и остальную прислугу. Нашла спокойную приятную женщину, которая убирала и готовила, когда я была занята, а няня была только приходящая, я вызывала ее, когда нужно было нам куда-нибудь уйти. Это, кстати, бывало нечасто.

Наладив в общих чертах быт, я обратила внимание на Андрюшу.

Основной своей задачей я считала именно это – отогреть мальчика, достучаться до его души, чего бы это мне ни стоило. Но из этого ничего не получалось.

Я набрала кучу книжек по педагогике, рыскала по интернету и поняла, что ребенок абсолютно неразвит для своих лет. Это как раз меня не удивило – матери явно было не до него, а потом ее и вовсе не стало. С ребенком общались только няни… ну, про этих нечего и говорить.

Пока он не привык ко мне, я боялась водить его на занятия, но проверила его способности как могла. И расстроилась. Он часто молчал часами, а если говорил, то очень плохо, буквально отдельными разрозненными словами. Мы ходили к частному логопеду, который успокаивал меня и говорил, что все будет в свое время. В конце концов мне это надоело. Другая врач меня отругала и сказала, что будет разговаривать только с родственниками.

К Вадиму я не могла с этим подступиться, потому что у него были тогда неприятности с бизнесом, так что я, как могла, занималась с Андрюшей сама.

Время шло, он начал говорить лучше, мы заучивали наизусть цвета и дни недели, потом буквы алфавита.

Кстати, читать он научился довольно быстро, но чем дальше, тем больше он замыкался в себе.

Все мои попытки подружиться с ним или хотя бы наладить с ним контакт, оказывались бесполезны.

Не то чтобы они разбивались о каменную стену молчаливого сопротивления – хуже того, они просто проваливались в холодную, равнодушную пустоту. Как будто я пыталась пробить стену, сотканную из влажного белесого тумана.

Андрюша рос и