– Может быть, ты должен был сказать мне об этом ужетогда?

Может быть, им не нужно было рожать Алекса, может быть, онадолжна была расстаться с ним в самом начале. Все равно она ни на что непроменяла бы два года жизни ее сына. Но даже это не могло заставить ее завестисейчас еще одного ребенка. Глядя на своего мужа, Оливия поняла, что должнакак-то вывести его из этого жалкого состояния. Казалось, он не доживет домомента, когда она наконец сообщит ему свой приговор. И она решила завершитьвсе как можно быстрее:

– Я решила вот что: я согласна жить с тобой еще пятьлет за миллион в год. Я понятия не имею, что сделаю с этими деньгами, –возможно, отдам благотворительным организациям, или куплю замок в Швейцарии,или открою исследовательский фонд имени Алекса, – но об этом как раз можноподумать позже. Ты предложил мне миллион в год, и я на это согласна. Но и уменя тоже есть свои условия. Я хочу от тебя гарантии, что после пяти лет –независимо от того, переизберут тебя на второй срок или нет, – я будусвободна. Если же ты вообще не выиграешь выборы, я уйду на следующий день.Никакие претензии с твоей стороны не принимаются. Я готова позировать для всехфотографий, которые тебе понадобятся, я готова сопровождать тебя во всехпредвыборных поездках, но мы с тобой больше не муж и жена. Никому, кроме нас,знать об этом необязательно, но я хочу, чтобы в этом вопросе были раз инавсегда расставлены все точки над i. Куда бы мы ни поехали, я требую, чтобы уменя была отдельная спальня, и никаких детей у нас больше не будет. Это быларезкая, быстрая и прямолинейная речь. Все было кончено. За исключением того,что Оливия только что обрекла себя на пятилетнее заключение. Энди был настолькоудивлен, что даже не выглядел довольным.

– И как я должен объяснять отдельные спальни? –обеспокоенно и в то же время удовлетворенно спросил он. Он получил все, чтохотел, – правда, за исключением ребенка, что было основным требованием егоменеджера по предвыборной кампании.

– Скажи, что я страдаю бессонницей, – отрезалаОливия, – или кошмарами.

Это было неплохо, и Энди тут же принялся прикидывать, чтоможно придумать… У него столько работы… нагрузка первого лица государства… Вобщем, что-то в этом роде.

– А как насчет усыновления? – Энди пытался добитьсясвоего в последних пунктах сделки, но в этом вопросе его жена была неумолима.

Забудь об этом. Я не покупаю детей ради политики. Нельзяобрекать на такую жизнь кого бы то ни было, а в особенности невинного ребенка.Дети заслуживают лучшей жизни, чем наша, – и лучших родителей. –Иногда она думала о том, чтобы родить или даже усыновить еще одного ребенка, ноЭнди не должен иметь к этому никакого отношения. Тем более не могло идти и речио том, чтобы завести ребенка по такому вот соглашению, лишенному и намека налюбовь. – Единственно, что мне нужно, – это контракт. Ты юрист иможешь сам его составить – просто договор между нами двумя, без посторонних.

– Но ведь нужны свидетели! – все еще неоправившись от изумления, возразил ее муж. Ее решение повергло его в шок. Послевсего услышанного предыдущим вечером он был уверен, что она ни при какихобстоятельствах не останется с ним.

– Тогда найди кого-нибудь, кому ты доверяешь, –тихо сказала она, понимая, однако, что в его мире это немыслимо. Любой человекиз его окружения немедленно бы продал это известие.

– Я не знаю, что тебе сказать, – растеряннопроизнес Энди.

– А говорить-то нечего, не правда ли?

Одно мгновение – и Энди уже кандидат в президенты, а от ихсемейной жизни осталась лишь видимость, пустая оболочка. Думать об этом былогрустно, но ни нежности, ни даже простой дружбы между ними теперь несуществовало. Предстоящие пять лет обещали быть очень долгими, и про себяОливия молилась, чтобы он проиграл выборы.

– Почему ты это сделала? – почти ласково спросилЭнди, испытывая к своей жене такую благодарность, которую не испытывал ни ккому и никогда.

– Я не знаю. Мне казалось, что я тебе обязана. Это былобы подло – иметь возможность помочь тебе добиться того, чего тебе хочетсябольше всего на свете, и не воспользоваться ею. Ты ведь не лишаешь меня того,чего я хочу, за исключением свободы. Со временем я собираюсь занятьсясочинительством, но это может подождать.

Глаза Оливии сверкнули, и впервые за много лет Энди поймалсебя на мысли, что никогда не знал свою жену.

– Спасибо тебе, Оливия, – тихо произнес он,вставая.

– Удачи, – еще тише ответила она.

Энди кивнул и вышел из комнаты, не оглянувшись на нее. А онавдруг поняла, что он даже не поцеловал ее.

Когда парижский самолет коснулся земли в аэропорту Кеннеди,Питера уже ждал лимузин, который он вызвал, будучи в воздухе. С Фрэнком ондолжен был встретиться в офисе. В каком-то смысле новости были не так плохи,как опасался Питер, но и хорошего было мало. Он понимал, что Фрэнк не сразуразберется, что к чему, и потребуется множество всяких объяснений. Пять днейназад, когда Питер вылетал из Женевы, все было так хорошо…

Был вечер пятницы, июнь, час пик, и пробки на дорогах быличудовищными. То тут, то там на обочинах стояли поврежденные машины. Питердобрался до «Уилсон-Донован» только к шести часам, напряженный и вымотанный. Всамолете он в течение нескольких часов разбирал заметки и отчеты Сушара и немог думать даже об Оливии. В его мыслях были только Фрэнк, «Викотек» и ихбудущее. Хуже всего было то, что им придется отказаться от участия в слушанияхФДА и от досрочных испытаний на людях, но это вопрос практический. Питерабольше всего волновало то, что Фрэнк будет горько разочарован.

Его тесть ждал его наверху, на сорок пятом этаже«Уилсон-Донован», в большом угловом кабинете, который он занимал в течениепочти тридцати лет – с тех самых пор, как компания переехала в это здание.Секретарша вышла в холл и предложила Питеру что-нибудь выпить, но он согласилсятолько на стакан воды.

– Ну наконец-то! – Элегантный и нескольковозбужденный, в темном полосатом костюме и с роскошной седой шевелюрой, Фрэнквстал ему навстречу и протянул руку. Уголком глаза Питер заметил бутылкуфранцузского шампанского в серебряной корзине со льдом. – К чему все этитайны? Я ничего не понял из твоих уклончивых сообщений!

Мужчины пожали друг другу руки, и Питер спросил, все ли унего в порядке. Но Фрэнк Донован выглядел здоровым как никто. Для своихсемидесяти лет он был полон жизненных сил и до сих пор предпочитал держать вседела под своим контролем. Он почти приказал Питеру рассказать ему, чтопроизошло в Париже.

– Сегодня я встречался с Сушаром, – садясь, сказалПитер. Теперь он уже жалел о том, что никак не предупредил своего тестя потелефону. Запечатанная бутылка шампанского словно была безмолвнойобвинительницей. – На его тесты ему потребовалась целая вечность, но ядумаю, что игра стоила свеч.