– А почему бы нам не арендовать ребенка навремя? – холодно спросила она. – Никто ничего не узнает. Во времякампании мы будем выдавать его за своего, а потом вернем в приют. От детей такустаешь, и они доставляют столько неудобств.

Энди не понравился ее взгляд, когда она произносила этислова.

– Совсем не обязательно делать такого родакомментарии, – тихо сказал он. Сейчас Энди был похож именно на того, кемявлялся на самом деле, – на богатого мальчика, который окончил лучшуюшколу, поступил в Гарвард и получил блестящее юридическое образование. В егораспоряжении были обширные родительские средства, и он всегда верил в то, что вмире не существует ничего, что он не мог бы купить или заработать тяжелымтрудом. Он был готов и на то и на другое – но не для своей жены. А Оливиябольше не хотела иметь от него детей. Он никогда не уделял достаточно времениих единственному ребенку, несмотря на то что у мальчика был рак. Отчасти из-заэтого она так тяжело пережила смерть Алекса. Энди страдал гораздо меньше. И ссыном у него были не такие близкие отношения.

Твое предложение возмутительно! Это самая большая гадость,которую я когда-либо слышала! – гневно сказала она. – Мало того, чтоты покупаешь пять лет моей жизни по высокой цене, – ты еще хочешь, чтобы яродила тебе ребенка, потому что это поможет тебе стать президентом. Если ты непрекратишь нести всю эту галиматью, меня вырвет.

– Ты же всегда любила детей. Я не понимаю, в чемпроблема.

– Я больше не люблю тебя, Энди, вот почему я не хочу оттебя детей. Как же ты можешь быть таким толстокожим и бесчувственным? Что стобой произошло? – Слезы подступили к ее глазам, но она взяла себя в руки,не желая плакать в его присутствии. Он этого не заслуживал. – Я люблюдетей и всегда буду их любить. Но я не хочу рожать ребенка ради политическойкампании от человека, который меня не любит. Как ты, кстати, предлагаешь этосделать – путем искусственного оплодотворения?

Энди не спал с ней уже несколько месяцев, хотя Оливию это неособенно беспокоило. У него не было времени и было слишком много отвлекающихмоментов, а его жена давно потеряла к нему интерес.

– По-моему, ты слишком болезненно к этому относишься, –сказал он, немного, однако, смущенный ее словами. В них была доля правды, идаже Энди это понимал. Но теперь он не мог себе позволить отступить. Переборотьее упрямство было для него слишком важно. Он говорил одному из своих менеджерово том, что Оливия уперлась и не хочет заводить еще одного ребенка. Она была такпривязана к Алексу и так страдала, когда он умирал, что рассчитывать на нее вэтом смысле было трудно. Теперь она слишком сильно боялась утрат. – Ладно,я бы хотел, чтобы ты как следует все взвесила. Скажем, миллион в год. За пятьлет это будет пять миллионов, и еще два, если ты родишь.

Энди говорил совершенно серьезно, но Оливию его словарассмешили.

– Неужели ты думаешь, что я буду выторговывать два миллионав год и три за ребенка? Дай-ка я прикину… Это будет шесть, если родятсяблизнецы… и девять – если тройня. Говорят, уколы пергонала очень помогают… Итогда можно рассчитывать сразу на четырех близнецов…

Оливия с широко раскрытыми глазами, в которых застыла боль,повернулась к нему. Кто был этот человек, которому она когда-то поверила? Какона могла в нем так сильно обмануться? Слушая его, она спрашивала себя, человекли он вообще. Когда-то, в самом начале их отношений, Энди был совсем другим, исердце Оливии помнило об этом. И только ради того мужчины, которого онакогда-то любила, стоило дослушать его до конца.

– Если я соглашусь на это – а я в этомсомневаюсь, – то сделаю это только из соображений порядочности, а не отжадности и не оттого, что мечтаю от тебя избавиться. Я знаю, как сильно ты вовсем этом нуждаешься.

Это будет ее прощальный дар ему, чтобы потом она уже никогдане испытывала вины по поводу того, что покидает его.

– Это все, чего я хочу, Оливия, – сказалпобледневший от напряжения Энди. И она знала, что на этот раз он говоритправду.

Я подумаю об этом, – тихим голосом произнесла она, незная, что ей теперь делать. Утром она была убеждена в том, что через неделювернется обратно, в Ла-Фавьер, а теперь перед ней маячила перспектива статьпервой леди. Это был кошмар! Но ей все равно казалось, что у нее существуютопределенные обязанности перед мужем. Он все еще оставался связанным с нейузами брака, он когда-то был отцом ее ребенка, и она могла помочь ему добитьсяединственной вещи, которая была ему нужна в жизни. Это был самый щедрыйподарок, который можно было сделать человеку. Без нее Белого дома ему невидать.

– Я хочу объявить о своем решении через два дня. Завтрамы возвращаемся в Вашингтон.

– Приятно слышать.

– Где-то тут лежит план нашего предвыборноготурне, – как ни в чем не бывало сказал он, наблюдая, однако, за своейженой и спрашивая себя, какое решение она в итоге примет. Он знал ее достаточнохорошо, чтобы понимать, что не сможет принудить ее к чему бы то ни было силой.Теоретически мог бы помочь разговор с ее отцом, но кто знает – может быть, этотолько ухудшит ситуацию.

Для Оливии эта ночь в отеле была мучительной. Больше всегона свете ей хотелось снова на несколько дней куда-нибудь удрать. Ей нужно быловремя, чтобы подумать, но теперь было ясно, что телохранители будут следить заней во все глаза. И еще ей безумно хотелось поговорить с Питером. Что бы онподумал, как бы отнесся к тому, что она готова была оделить Энди этим красивымпрощальным даром? Не решил бы он, что она сошла с ума? Пять лет казались ейвечностью. Она знала, что впоследствии она будет вспоминать эти годы как самыйстрашный кошмар в своей жизни, особенно если ее муж станет президентом.

Однако к утру Оливия собралась с мыслями и встретилась сЭнди после завтрака. По его бледности можно было судить, что и он провелнелегкую ночь, – только из-за того, что она может помешать ему выигратьвыборы.

– Я хотела было начать с некоей философскойтирады, – сказала Оливия, держа в руках чашечку кофе. Энди приказал своимлюдям удалиться, что было для него довольно необычно. Она не оставалась наединес ним уже несколько лет – за исключением ночей, – а это было уже второйраз за два дня. Энди смотрел на нее странным взглядом, уверенный, что сейчасона ему откажет. – Но ведь то, что происходит между нами, никакойфилософией уже не объяснишь, не правда ли? Я просто не перестаю удивляться, какнам удалось дойти до такой мертвой точки! Когда я начинаю вспоминать началонаших отношений, то мне кажется, что ты был в меня влюблен, и мне никогда,наверное, не понять, когда именно произошел перелом. Я помню отдельные события,которые сменяют друг друга, как сюжеты в выпуске новостей. Но выловить тотсамый единственный момент, когда молоко начало скисать, я не в состоянии. А ты?

– Я не уверен, что это имеет большое значение, – скакой-то покорностью в голосе ответил Энди. Он уже знал, что она намерена емусказать. Неужели она настолько мстительна? У него бывали увлечения, он делал всвоей жизни много ненужного, но никогда не задумывался над тем, что все этоимело для нее значение. И теперь он понял, каким дураком был все этовремя. – Мне кажется, что это случилось просто потому, чтослучилось, – добавил он. – И потом, когда убили моего брата… Ты ипредставить себе не можешь, насколько меня это изменило. Ты очень поддержаламеня тогда, но не в этом дело. Внезапно от меня стали ожидать того, чего раньшеожидали от него. Я должен был перестать быть тем, кем я был до этого, ипревратиться в него. И мне кажется, что мы с тобой просто потеряли друг друга вэтой жизненной перетасовке.