сутки, чтобы всё доделать и передать Нику.

– Да успеем мы! Что Ник скажет, когда малого увидит?!

– Убавьте громкость звуковых сигналов, сэр. Ник будет немножко занят на официальном приёме.

– Винс! Заканчивай! Я серьёзно, а ты мне голову морочишь. Какой официальный приём?! Сдурел, Витька?

– Так. Держи лодку, мы что, до утра будем с тобой обмениваться любезностями? В доме расскажу, что случилось. Давай сначала Алёшку перенесём – видишь, как разоспался.

Жорка подтянул лодку, проскрежетавшую обитым железом килем по гранитному языку, полого уходившему в речку. Яктык передал ему сумку, потом разулся, закатал брючины выше колен, спустился в холодную воду. Чуть илистая скала была довольно скользкой, поэтому он шагал осторожно, пошаркивая, чтобы ступать уже по шершавому камню. Вместе с Жоркой он подтянул «сигарку» ещё выше, потом «Джордж» держал её чёрный борт, а «Винс» взял братишку на руки и понёс к дому – прямо вместе со всей одеждой, в которую укутался мальчик.

Входная дверь была открыта, к высокому порогу была приставлена сколоченная из сосновых жердей лесенка. Балансируя, как циркач, Винс поднялся по чуть поскрипывавшим перекладинам, прошёл направо, в большую комнату, и положил Алёшку на старенький диван.

– Витя? М-м-м… Витя…

– Ч-ш-ш, старик, спи. Спи, всё хорошо.

Алёшка и не думал просыпаться.

…И снилось Алёшке, что плывёт он по небу, головой вниз. Смотрит кругом и видит Зареченск и свой дом, от которого разбегаются во все стороны улицы, а по улицам прыгают белые лягушки и сами собой скользят лодки, очень похожие на их «сигарку». И так ему летается привольно, кругами, чуть-чуть страшно, хотя… нет, не страшно и даже не головокружительно – просто летается. Бесконечное падение или бесконечный взлёт. Нельзя сказать точно, ведь нет ни верха, ни низа – как посмотреть. А потом он уже держит дугой выгнувшуюся удочку, которая гнётся, почти ломается, но сама начинает извиваться, но не как змея, а как живая, будто продолжение его рук, и тетива уходит в небо, по которому идут то ли волны, то ли облака. А почему тетива? Ведь на удочке леска, но нет, он знает точно, что эта тетива лука, который обещал сделать папа, просто это лук, которым можно наловить много-много рыбы. И рыба плывёт в небе, плывёт по воде, и лодки скользят вокруг старой крепости, разделяющей широкий, туманный поток, в котором дрожащей рябью отражается лицо того злого парня с такими красными прыщами и такой редкой щетиной на подбородке, что непонятно, на что смотреть – на зубы, между которыми торчит травинка, на эти красные пятна или на злые губы и смеющиеся, прищуренные от злобы глаза.

Рука протягивается и хватает Алёшку за плечо…

– А-а-а! Ма-м-м-ма-а-а! – Алёшка взвизгнул так, что Жорка и Витька кубарем вкатились в комнату.

– Алёшка! Алёшка, да проснись ты! Просыпайся! – Яктык похлопал мальчика по щекам. – Алёшка, ты что визжишь? Просыпайся, ну-ну, всё, всё. Хватит, просыпайся. От ты даёшь – такую сирену включил!

Алёшка повернулся и сел на кровати, протирая кулачками глаза, пошатываясь и озираясь, то широко раскрывая глаза, то зажмуривая. Наконец сон отпустил его, и он посмотрел на ребят напротив него. Закрыл глаза. Опять открыл. Потом опять закрыл глаза, открыл сначала правый, потом левый глаз. Всё то же самое.

Вроде Яктык. Вроде Жорка. Но другие. Оба в чёрных брюках. Чёрные рубашки. У Жорки блестящая верёвка на воротнике со странным узлом. Ого! А у Витьки – чёрная, и вместо узла… череп! Улыбающаяся мёртвая голова! И смотрят на него так странно.

Алёшка так и сидел с открытым ртом. Парни смотрели на него серьёзно-пресерьёзно.

– Винс! Что мы будем делать с этим джентльменом?

– Не знаю, сэр. Можно посадить его в подвал. Он тогда не выдаст наши страшные секреты.

– Но что скажет Центр?

– Не знаю, Джордж, надо запросить шифровку.

Алёшке стало дурно. «Центр»? «Шифровка»?! «Джордж»? «Винс»?! Он почувствовал, как капелька пота скользнула между лопатками.

– Собирайся, Эл.

«Эл?! Его назвали Эл??»

На ватных ногах несчастный Алёшка поднялся и пошёл за Витькой, сразу ставшим каким-то чужим. Эл оглянулся – сзади шёл мрачный, как больничный сторож, Жорка-Джордж. Свет от слабой лампочки падал сзади, поэтому лицо Джорджа казалось ещё темнее. Алёшка запнулся за порожек, засеменил и упал, ткнувшись лицом в ногу Яктыка.

– Рано вы падаете, сэр.

– «Сэр»?!

Троица прошла через тёмную проходную комнату и по скрипучим ступенькам поднялась на клеть. Свет фонарика, который держал в руках Винс, плясал по стенам. Фонарик погас. Алёшка уже начал набирать воздух в лёгкие, как фонарик зажёгся. Страхолюдина Винс держал фонарик у подбородка, направляя луч вверх, отчего его лицо стало страшным, как у злодея. Колени несчастного Алёшки дрогнули.

– Мама… – шепнул он.

– Какая «мама»? Здесь нет мамы. Здесь нет папы. Бу!

– Витя?..

– Джордж, проведи нашего гостя.

– Пожалуйста, проходите сюда, сэр.

И несчастный «сэр» одеревенело повернулся на голос. Джордж стоял возле широкого люка, который разевал пасть в дальнем углу клети. Проём был ярко освещён. Вниз вела крепкая, основательная лестница с широкими ступеньками. Эл медленно сошёл вниз вслед за Джорджем. Винс спустился следом.

Эл оглянулся, прижмуриваясь, ожидая увидеть что-нибудь совершенно страшное, но опять был вынужден вытаращить глаза.

– Что это? «Раборатолия»?!

Посередине небольшой подвальной комнатки стояли два здоровенных ящика, соединённых проводами. У первого ящика на передней панели светилась широкая шкала с цифрами и надписями, красный указатель стоял посередине. Несколько непонятных клавиш и круглых ручек. Все надписи были не по-русски, это Алёшка просёк сразу. От ящика в угол комнаты уходил длинный провод, перекинутый через фарфоровые чашечки, полз по дощатой обивке вверх и прятался в потолке. Ящик был соединён двумя проводами со вторым ящиком, вернее, с какой-то странной машиной, похожей на… на какой-то странный патефон или ещё что-то, но… Сверху этого «патефона» лежала круглая блямба из какого-то чёрного материала. Этот второй ящик тоже был весь в ненашенских надписях, ручки и рычажки, какие-то винты.

– Ну, Джордж, покажи Элу наше хозяйство.

– Йэс, сэр! А что?

– Давай Амброзу.

– Давай!

Джордж, чуть пригибаясь, чтобы не зацепить низенький потолок, прошёл в угол «раборатолии», где на полках стояли странного вида бумажные конверты. Он достал один и встал возле первого ящика. Алёшка, хоть и потел и дрожал, вытянул шею, пытаясь увидеть, что же творится за спиной Жорки, вернее, Джорджа. Джордж щёлкнул какой-то клавишей – послышался лёгкий гул, панель ящика осветилась. Раздалось легчайшее, как поцелуй девочки, неуловимое шипение. И вдруг тишина взорвалась – рявкнули кларнеты, забумкал контрабас, загундосили саксофоны, и странный голос запел что-то на чужом языке. Ящик гудел