Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мама! Мамочка…
Он замер, отодвинулся инстинктивно. А она, не в силах уже сдерживаться, толкала его в грудь, проклиная себя за невозможность вытерпеть.
– Лёшенька… Я не могу… Мне очень больно, ну пожалуйста.
И Алёшка сделал единственно возможное и невозможное для него в ту секунду.
Он отступил, раздавленный мыслью, что он причинил такую боль такой девочке, он… Нет, он не струсил. Просто продолжать мучить её тело было для него невозможно ужасно. Но…
Он быстро застегнулся, потом встал рядом, опершись спиной о гранит, отдававший тепло жаркого дня. Стоял и слушал шелест дождя. Постепенно сердце успокоилось и легло в ребрах тёплым котом. Всё равно он чувствовал себя мужчиной. Рядом стояла его женщина. Ведь так? Всё было сказано, всё было почти сделано. Так ведь? А она, его несостоявшаяся женщина, стояла, широко расставив ноги, и осторожно положила руку – туда, где секунду назад ей причинил такую боль её только что несостоявшийся мужчина. Но она улыбалась.
– Алёшка…
– Что?
– Прости.
– Ты что? Не смей.
– Я…
– Молчи. Всё. Всё нормально.
– Ты не понял. Я о другом.
– Что?
– Давай… Давай – завтра.
И он всё понял. Завтра будет лучший день его жизни.
И тёплый дождь падал на землю.
И луж на земле было совсем мало – так земля пить хотела.
9
А завтра – их завтрашний день – не настал.
Случился очередной день лета 1962 года. Были слова, были последствия, были страшные скандалы по всему Зареченску.
Кирху опять заколотили. Эстраду разобрали.
Силвера забрали в Ленинград. Только дальнее родство с известной и обладавшей надёжными связями семьёй очень уважаемого акушера уберегло Фиму от исключения из комсомола. Там Фимку устроили, пристроили, пригрели. Успокоили. Там он и состоялся – любимец всего джазового Ленинграда – Ефим Зильберштейн.
В семье плотника Фахраза Зинатуллина скандала не было. Конечно, Фахразу всё рассказали о танцах в кирхе. Но он не кричал. Смысла кричать не было. Бабушка умерла. Рая с отцом в тот же день уехали в Ленинград, а оттуда, уже все вместе, зареченские и ленинградские Зинатуллины поехали в Казань. А там, день за днём, в горе да в заботах всё и закружилось.
У Филипповых, что было совсем странно, всё было тихо. Да и чего шуметь? Много работы было в тот замечательный год. Город строился. Алёшке надо было много работать и много учиться. Он каждый день проходил мимо тёмных окон квартиры Зинатуллиных. Но Раи не было. Она так и не приехала, осталась в Казани.
Это всё, что он смог узнать.
Вот так Алёша и Рая стали – и не стали – мужчиной и женщиной.
Вот так я не родился в первый раз.
И так бывает.
КОНЕЦ
Да, совершенно забыл сказать, – Зосечка и Алёшка встретятся в следующем романе – о студентах и совсем взрослых людях.