несчастный Генка Лысый сидел возле стенки и прикрывал разбитый рот, надеясь, что зубы на месте. Яктык уже был почти без сознания, только свинчатку под себя поджал – его топтали пятеро, хотя довольно неумело: одно дело – дать в глаз какому-нибудь тихоне или побить дурака из соседнего класса, но совсем другое дело – вот так, внезапно-безжалостно, по-взрослому добивать человека. Не научились они ещё. Но, как жизнь показывает, быстро такая наука приходит.

– О как! Штырёк, ты что это, глупостями занимаешься? – слишком знакомый Сергею голос плеснул на куча-мала словно холодной водой.

Штырь распалённо зыркнул назад. К месту драки подошли Жека Кривой и два Лисёнка – Петюня и Сёма Лисицыны с Красноармейской. Все трое имели довольно тёмную репутацию, водились с блататой, отличались даже внешне – носили странной ширины клёши, армейские ремни с заточенными бляхами, чёрные рубашки, а на голове не кепочки, а хитрые фуражечки с маленькими козырёчками. «Красные» пару лет, как «окончили» школу, но иногда со скуки отлавливали старших «заводских» и проводили «воспитательные работы». Даже в огне добивания Штырь прекрасно помнил, что Жека и Лисята неплохо боксировали, поэтому он первый отпрыгнул.

– Атас! Валим! – выкрикнул он и первый рванул к воротам школы.

Клубок ещё пару секунд приходил в себя, потом распался, и «заводская» мелкота, кто быстро, кто прихрамывая, кто просто шагом, осторожно оглядываясь, поспешила за своим вожаком. Пока они расходились, новоявленная троица спокойно наблюдала, как от земли отклеился Яктык. Земля притягивала его магнитом. Он попытался встать, но его мутило, и почки болели до слёз. Он шатнулся, и из стремительно отекавших, в кровь разбитых пальцев выкатилась свинчатка и глухо стукнула о землю. Витя опять шлёпнулся на землю. Потом медленно, с четверенек, встал. Полувывернутая левая рука бесполезно повисла вдоль тела, а правую он сжал в кулак, держа у лица. Он почти ничего не видел, не соображал и уже совершенно машинально встал в стойку.

– Опаньки! – весело сказал Петя Лисёнок. – Это что это у нас тут такое?

Он нагнулся и поднял свинчатку.

– О как. Дело, – оценил он. – Жека, глянь-ка.

Жека повертел в руках кусок свинца с чётко пропечатанными углублениями под пальцы и передал свинчатку заинтересовавшемуся Сёме.

– Ты откуда такой интересный? – поинтересовался Жека. – Или ты не тутошний? Городской?

Яктык тупо кивнул. Боль наваливалась на него волной – от пяток до макушки – и плескалась по всему телу. Красно-чёрные пятна понемногу ушли из глаз, и правым он смог рассмотреть начищенные сапоги взрослых парней. По голосу он понимал, что добивать вроде не будут. Ему, честно говоря, было уже всё равно. Всё равно скоро отключится, тело болело адски. И ещё – очень пекло, жгло, раскалённым ломом выворачивало почки.

– Да, парниша, это жизнь, – продолжил Жека светскую беседу. – В городе где живёшь?

Яктык понял, что «город» – это Ленинград.

– Ва Йихойской.

– Х-ха. Лиговский, значит. Ну, тогда понятно, откуда инстрму́ент.

Жека и Лисята развеселились.

– Ладно, парень, ты это, если что, не дёргайся. Пиво пьёшь или малой ещё? Мамка, небось, не разрешает?

– Йе фйу. – Яктык мешком сел на землю.

– Да и не сможешь, – Жека сел на корточки перед ним. – Ну-ка, подними голову… Красавец. Такими губами только девок целовать. Ну, что зыришь? Ладно, не бойсь. Тебя больше не тронут. Им не захочется. Да, Лис?

Петя Лисёнок вежливо заулыбался, блеснув золотыми фиксами.

– Ну, лиговский, вот ты и познакомился с краснознамённой, очень средней школой номер один славного города Зареченска. Здесь где живёшь-то?

– Ва Фефвой.

– На Речной? Хе-хе.

– Ничего, парень, потом поймёшь. Когда обживёшься.

И троица ушла, пошаркивая широченными клёшами. Яктык посмотрел им вслед и осторожно приложил прохладную свинчатку к здоровенной шишке справа над ухом…

Вот так…

Дней десять Витя отлёживался дома. Александра причитала, обещалась разнести тригрёбаноклятую школу, накручивала Толю, но тот благоразумно решил не портить племяшу репутацию. Он на всякий случай переговорил кое с кем из своей бригады, те ещё поговорили с серьёзными ребятами, а те ещё дальше. Такими странными и довольно неожиданными дипломатическими усилиями Речная улица стала запретной для «заводских». Когда разноцвет-норадужный Яктык пришёл на занятия, то при его виде Ираида Альбертовна чуть не познакомилась со всем известным Кондратием, но быстро пришла в себя. Яктык всё объяснил неудачным падением в погреб. Англичанка поверила и отпустила его в класс, хотя она прекрасно знала, что на Речной улице погреб выкопать невозможно – тонкий слой огородной земли, скалы и река рядом. Но она, как вы уже знаете, была умная старушка.

Прекрасная и бо́льшая численно половина шестого «В» каким-то неведомым образом узнала обстоятельства «прописки», и Яктык, к своему изумлению и к крайней досаде Штыря, стал довольно легендарной фигурой в девичьей среде. Он начал обнаруживать дразнильные записки в портфеле и нарисованные цветочки на страницах учебников. Он вначале не мог улыбаться – корка раны на губе больно лопалась, но потом его фирменная улыбочка всё чаще стала появляться на губах.

Ох уж эти девочки в неполные тринадцать лет…

Ещё стоит добавить, что Штырь, естественно, затаил смертельную обиду. И ждал удобного момента. Поэтому Яктык не забывался, держал себя в руках, один на Заводскую не забирался, да и вообще, со временем на Речной улице подобралась довольно «резкая» команда его друзей. Со временем противостояние «речных» и «заводских» затихло по причине подавляющего превосходства первых в изобретательности и вредности. «Заводские» так ничего и не смогли противопоставить организаторским талантам Яктыка, кроме своей численности. Поэтому Речная стала местом, где можно было гулять с девушками. А это ценилось…

Апофеозом унижения «заводских» стала прошлогодняя Пасха 1951 года. Конечно же, никакой Пасхи не было – боже упаси, о чём вы? Официально Зареченск готовился к Первомаю – кумачи, лозунги, собрания и опять собрания. Но яйца красили почти все. И перемирие на всех улицах Зареченска объявлялось на неделю, не меньше. Все готовились к «яичным» боям. Как всегда, Штырь где-то на базаре спёр несколько гусиных яиц и, естественно, обеспечил стратегическое преимущество. Он всегда выигрывал – гусиные яйца не в пример прочнее куриных. Но надо было видеть, какой небывалый шухер поднялся на Заводской улице, когда по ней прошла «филипповская банда» и наколотила две корзины яиц! И штыровские «раскоканные» гусиные яйца красовались сверху! Ну и что, что ещё в марте хитроумный Яктык выточил из куска белоснежного песчаника каменное яйцо и сделал его так умело, что отличить от настоящего куриного не было никакой возможности. А ещё и выкрасил его в луковой шелухе вместе с яйцами, которые красила тётка Александра… Штырь был озадачен, раздосадован и чуть