поворачивается назвать, нет, это уже вечные пленники всех тех вроде бы ушедших в прошлое богинь ручейков, ручьёв, речушек, рек и огромных озёр…

Так, несколько бесконечно долгих секунд, маленький мальчик стоял на берегу большой реки и боролся со своей самой первой Большой Рыбой. Кончик удочки медленно поднимался вверх, руки Алёшки побелели, он весь откинулся назад, уже не оглядываясь на отца. Толя как начал привставать, так и закаменел, стараясь не испугать сына резким возгласом. Алёшка смотрел то на поплавок, дрожавший на звеневшей леске, то в воду, стараясь понять, что же там такое прячется и бьётся так сильно. Вдруг внизу как полыхнуло! Огромное, бронзовое! Ладожский лещ, повернувшись лопатой против течения, подставил бок солнечным лучам и сверкнул червонцами чешуи. У Алёшки пересохло во рту. Он упрямо тянул вверх – и вот, наконец, рыбина заворочалась у поверхности.

А дальше… Дальше мальчик не знал, что делать. Боже, как он молился, чтобы отец хоть словечко сказал! Но отец молчал – невыносимо долго, до последнего. Может, в том проявилась какая-то жестокость мужского воспитания в роду Филипповых, может, просто дыхания у Толи не было и не хотел он блеять сорвавшимся от волнения голосом, но ещё две или три секунды он не сказал ни слова.

– Не спеши. Дай ему воздуха глотнуть – он сразу успокоится.

Алёшка кивнул. У него даже коленки дрогнули. Наконец-то отец подсказал! Мальчик повёл удочкой – и здоровенный лещуган лопатой заскользил по воде, выворачивая мясистые губы.

– Так. Теперь слушай. Внимательно. Подсачека нет. Тихо веди его на мелкое. Ага. Так. Вон туда. Не торопись – почует камни, ударит и силу найдёт. Молодец. Давай, сейчас я спущусь туда.

И Алёшка медленно повёл леща к берегу, уже почти ничего не слыша от шума крови в ушах. Но всё случилось по-божески: отец успел войти в воду, как был – в ботинках, тихонько показал, куда вести, и в нужный момент двумя руками снизу, как ребёнка, подцепил рыбину и ловко, по-кошачьи, бросил её подальше на берег. Лещ засверкал в воздухе, упал на лишайник и замолотил хвостом, задыхаясь, прорываясь назад, в приятную прохладу, прочь от удушливой беспомощности, но уже к добыче бросились отец и сын – и опять уже вдвоём отбросили леща дальше, за скалу, где он ещё несколько секунд бился в траве, пока не затих, шлёпая жабрами и слабея.

– Папа! Папка! Это я?! Это я – поймал? Я же поймал, да? Это же я?! – Алёшкин крик, требовательный, растерянный, счастливый, плеснул в уши Толи.

– Да. Ты. Давай пять.

Алёшка на секунду растерялся, потом сразу понял, солидно раздулся от важности и крепко, по-взрослому сжал отцову изуродованную ладонь.

– Ну, ещё ловить будем? – Толя, как змей-искуситель, посмотрел на сына.

– Пап… Пап, а давай – всё уже? Ну, давай мы больше, ну… пока не будем? Давай мы отнесём наш подарок маме?

– Маме? А что, хорошая идея! Давай! – Толя-то сразу знал, что не утерпит Алёшка, не выдержит, да и никто на свете не смог бы выдержать – не похвастаться, не порадоваться такому счастью и удаче. Папы уже было мало. Да о таком на весь мир кричать надо!

И Толя обеспечил маленькому Алёшке полный и безоговорочный триумф. Отец сходил к прибрежной иве, не обращая внимания на хлюпавшую в ботинках воду, срезал раздваивавшуюся двумя длинными побегами ветку, счистил листья, обрезал один побег почти накоротко и сделал настоящий кукан. Он аккуратно продел оставшийся прут в жабру леща, а тонкий конец сплел в петельку, будто ручку сделал, чтобы удержал сын тяжёлую добычу. Сам же вышвырнул уже ненужных ручейников в реку, смотал снасть, разулся, закатал мокрые брюки и пошёл за сыном, захватив ботинки и удочку.

Оруженосец этакий.

Люди-люди, если бы вы слышали, как билось сердце Алёшки, когда он шёл по всей Речной улице к дому, неся на кукане тяжёлого леща, волочившегося хвостом по шуршащей мелкой щебёнке! Так входили в Рим победоносные императоры, так входили в Иерусалим магистры рыцарских орденов, так короли шли по улицам поверженных столиц. И, видя круглые глаза онемевших друзей, приятелей, знакомых и даже недругов, выскочивших из-за заборов на улицу, он шёл по улице с такой величавой серьёзностью, что без слов всем было понятно, что идёт по улице Настоящий Рыбак. Толя шёл сзади, вежливо и серьёзно здоровался с соседями, улыбаясь лишь глазами, и, что уж тут говорить, искренне и в полную силу наслаждался этими минутами первой победы своего младшенького.

Когда пришли они домой, когда уставший Алёшка двумя руками поднял и протянул маме Александре свою добычу, когда увидела она подмигивание и жестикуляцию мужа за спиной младшенького сыночка, то поняла она всё – и не стала охать, не стала ахать, сюсюкать, как сделала бы она ещё совсем недавно, нет, напротив, подсказало ей материнское сердце нужные слова:

– Ты мой настоящий добытчик. Проходи, неси на кухню. Ты – настоящий мужчина!

Так семилетний мужчина в первый раз накормил всю семью. Всем хватило – и маме, и папе, и братьям. И это был самый вкусный ужин в его жизни…

4

– Стоп. Алексей, стоп. Ты всё правильно сделал, – Витя перевёл дух, поняв, что одна его неосторожная улыбка – и обида Алёшки будет на всю жизнь. – Стоп машина, кэптн. Ты молодец. А раз так… То ты поедешь со мной.

– Витя?!

– Да, что шумишь? А ну, марш домой, возьми там тёплый свитер и штаны. Нечего на острове в трусах щеголять, комарам всё равно – сожрут с причмокиванием.

– Витя… Витя!!

– Беги, что вылупился? Я матери сказал, уже договорился. Беги.

Яктык смотрел, как бежал домой Алёшка, а сам улыбался. Это ж надо – зубами перечистить полведра лягушек!.. Он ведь в шутку сказал, дразнил малого. А вишь как вышло, мелкий всё так и понял – буквально.

Пока совершенно счастливый Алёшка бегал домой, тряс маму Александру, притопывал от нетерпения, пока та, ворча, доставала из-под свеса крыши сарая его удочку да пока узелок с едой собирала, Яктык успел забраться в лодку дяди и тщательно вычерпал воду со дна. Нет-нет, тщательно проконопаченная и просмолённая «филипповская» лодка и не думала течь, это была вода после вчерашнего дождя. Он залез под носовую банку, достал жестянку с солидолом и, не торопясь, аккуратно смазал уключины – нечего на большой воде шуметь зазря. Потом разложил вещи, припасы, притащил с берега два якоря – большие продолговатые камни, по-почтовому перевязанные верёвками.

Он всё делал размеренно, не торопясь – так всегда быстрее всего бывает. Потом