как они сидели друг напротив друга в Золотой гостиной и, попивая чай из чашек с серебряной каймой, обсуждали погоду или цены на рыбном рынке. У нас же не было ни формальностей, ни строго выверенных комплиментов и потупленных взглядов «как положено». Просто… мы.

– Нас, – неуверенно повторил он. – То есть… если бы ты хотела, чтобы были… «мы».

Он облизал губы, и в этот момент мне захотелось подойти и обнять его. Очевидно, он чувствовал себя невероятно неловко, будто боялся стать более уязвимым, если попытается как-то обозначить наши отношения.

– Я… я очень полюбил тебя, Верити. Надеюсь, ты это знаешь.

Я кивнула, опасаясь, что любые мои слова могут разрушить этот момент.

– Я никогда не позволял себе даже думать о том, что когда-либо… познакомлюсь с таким приятным и чудесным, таким умным и талантливым человеком, как ты, и таким хорошим выбором для… – Он протянул руку и ласково погладил меня по щеке. Я улыбнулась в ожидании продолжения. – Я всегда считал, что из-за этого… – он похлопал свободной рукой по подлокотнику кресла, – я никогда не смогу жениться. – Александр сильно покраснел и откинулся назад, рассеянно размахивая руками, словно это могло помочь подобрать правильные слова. – То есть я не говорю, что мы поженимся. Я просто… Я только… – Он зажмурился, окончательно растерявшись. – Я хотел сказать, что… Я бы очень хотел ухаживать за тобой, Верити Фавмант. Если позволишь, – выпалил он, как будто боялся не успеть. Через мгновение он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня. – Ты… ты смеешься!

Я не могла сдержать улыбку.

– Ты так волнуешься…

– Да, – согласился он.

– Прости, – сказала я, ласково накрыв ладонью его руку. – Не нужно так волноваться… ты же знаешь?

– Это непростой разговор, поэтому я, собственно, и не начинал его раньше… Ты симпатична мне, Верити. Даже больше. Я… Ты мне дорога. Очень, – заключил он, взъерошив темные волосы. – Когда я просыпаюсь, я думаю о тебе. И ночи напролет я думаю о тебе. Но я понимаю, что жизнь со мной… с этим креслом… вряд ли может показаться тебе привлекательной.

Мне стало так больно за него, когда я представила, какие мрачные мысли об одиночестве посещают его светлый ум. Я осторожно придвинулась поближе к нему.

– Меня никогда это не смущало, – заверила я. – И не будет.

– Ты не знаешь этого, – возразил Александр. – Ты…

– Я знаю, что хочу – что всегда хотела – сделать это, – решительно заявила я и, к нашему общему удивлению, подалась вперед, поцеловав его в губы.

Это был наш первый поцелуй, мой первый поцелуй, и он был… Я отметила, что на вкус он как лимонад и ягоды… и приятное послеобеденное солнышко. Провела кончиками пальцев по его лицу, по тем самым линиям, которые я рисовала уже сотни раз, но только сейчас ощутила по-настоящему.

«Это просто первый поцелуй», – напомнила

я себе, ощущая удивительную отстраненность. Я анализировала каждое действие, каждое движение, каждое ощущение, его запах и вкус и при этом ощущала какую-то тревожную пустоту. Разве я не должна чувствовать что-то большее? Я думала, меня должна была

охватить страсть, от которой перехватывает дыхание… или что-то в этом духе. Хоть что-нибудь.

Неужели это… Неужели это все, что можно испытать при поцелуе? Не может быть! Поэты сочиняют сонеты и поют песни явно не об этом. Он показался мне каким-то… механическим. Я отстранилась и попыталась понять, что я сделала не так. Или мы? Может, неправильная поза? Напор? Надо было сильнее или нежнее?

Алекс улыбался, но я не могла разгадать его чувств и мыслей. Чувствовал ли он такую же растерянность?

Я не сомневалась, что хочу его: я часто думала о нем, ярко представляя моменты близости. Но, может, я ошиблась? Или у меня слишком богатое воображение и физические проявления любви в действительности не соответствуют моим безумным фантазиям? У меня не было никакого опыта, но и скромницей я бы себя тоже не назвала. В конце концов, я читала потрепанные любовные романы старших сестер. Я была в опере. Я знала, что первый поцелуй – это невероятно трепетный момент. Я ждала, что чувства захлестнут меня и сердце будет разрываться от радости зарождающейся любви.

Но я не почувствовала ничего.

* * *

Недовольно фыркнув, я заколола последнюю шпильку и повернулась, чтобы внимательно рассмотреть себя в зеркале. Я выглядела раздраженной и хмурой. Выдавила из себя улыбку в надежде исправить ситуацию. Не помогло.

Когда мы с Дофиной вернулись с примерки, времени оставалось только на то, чтобы переодеться к ужину, и, хотя уже нужно было спешить, мне хотелось выглядеть особенно хорошо для Александра. Наш первый поцелуй беспокоил меня. Я ожидала фейерверков и падающих звезд, игристых пузырьков и восторга. Но не этого.

По дороге в город я слушала Дофину вполуха, мысленно составляя список того, что я поначалу не умела, но постепенно научилась делать лучше. Рисование. Плавание под парусом. Вышивание. Каллиграфия. Несомненно, когда-нибудь я смогу добавить к этому списку и поцелуи. Есть множество причин, почему все могло пойти не так. В конце концов, это весьма неловко – прижиматься лицом к другому лицу и при этом рассчитывать на невероятное удовольствие. Со временем станет приятнее. Надеюсь.

Больше всего меня волновало, что думает об этом Алекс. Если наш поцелуй и ему показался не таким ярким, делал ли он скидку на мою неопытность? Знает ли он, что я могу быть прилежной ученицей и готова совершенствоваться? Или он уже списал меня со счетов и не даст второго шанса?

Я пощипала себя за щеки, чтобы придать им румянец. Неожиданно в дверь гостиной постучали, и мне стало нехорошо. Наш следующий разговор может определить всю мою дальнейшую жизнь. Останусь ли я в Шонтилаль или меня выгонят и я больше никогда ни с кем не поцелуюсь?

– Иду! – крикнула я, не сомневаясь, что это Александр. Перед тем как повернуть ручку стеклянной двери, я вдохнула побольше воздуха, чтобы успокоиться. Но, когда я открыла дверь, за ней никого не было.

В недоумении я выглянула в коридор и чуть не раздавила оставленную на пороге посылку. Букет! Я подняла его и рассмотрела пышные соцветия белоснежных и розовых цветов. В ленту, связывающую букет, была вставлена маленькая открытка. «Иногда слова не нужны (ладанники и гардении)», – гласила надпись, выведенная жирными неровными буквами. Почерк Алекса.

Улыбаясь, я отнесла букет в спальню, чтобы поставить в большую вазу на прикроватной тумбочке, и обратилась к одному из справочников Жерара. В первую очередь я отыскала гардению, которую Алекс упомянул в мой самый первый вечер в Шонтилаль.

– «Gardenia jasminoides», – прочитала я вслух.

У этого цветка было несколько возможных значений. Первое: «Вы так милы!» И далее: «Я тоже счастлив; радость; нежнейшая любовь».

Я прильнула к сливочно-белому цветку и вдохнула его сладкий аромат, а затем