моргнула, и черные, ужасные черные слезы покатились по ее щекам, оставляя безобразные полосы.

– А что у тебя с личиком? – спросила она, наклонив голову с фальшивой и совершенно неуместной игривостью. – Как будто ты не ожидала увидеть меня.

– Я… я…

Голова отяжелела и склонилась набок, пока я силилась выдавить из себя хоть слово.

– Ты выглядишь как рыбка, выброшенная на берег, дорогая. Хотя, – сделала она паузу, оглядывая оранжерею, – я полагаю, так оно и есть.

– Кто… кто вы?

Черные глаза вспыхнули холодным огнем, напоминающим блеск змеиной кожи.

– Неужели не узнаешь? Мы с тобой старые друзья.

– Нет.

Я попыталась встать, но вдруг сквозь мои руки, разрывая кожу, проросли корни и ушли глубоко в землю, намертво приковав меня к месту. Лианы с близлежащих деревьев обвились вокруг лодыжек и поползли вверх по ногам, впиваясь в мою плоть, несмотря на сопротивление. Из груди вырывались ползучие растения, на которых распускались отвратительные хищные цветы.

– Я вас не знаю.

– Конечно, знаешь. Я знаю тебя… Я знаю их… – сказала она, указывая на моих сестер.

Эулалия, с повисшей головой, разбитыми ключицами и переломанным позвоночником, подняла руку и слегка помахала нам обеим.

– Верити… – грустно протянула она.

Я никогда не слышала, чтобы ее голос звучал так печально. Разум яростно боролся с этой мыслью, брыкаясь, словно вздыбившаяся лошадь. Я не могла помнить ее голос. Это не Эулалия. Или могла?

– Верити, – прошептала черноглазая женщина. – Мне нужно, чтобы ты меня выслушала, девочка моя. Мне нужно, чтобы ты меня хорошо услышала.

Я моргнула, и она скрылась за деревьями, удалившись в другую часть оранжереи.

– Слышишь меня? – прошептала она, и я действительно услышала ее тошнотворный голос в голове, будто он проникал мне прямо в кровь.

Я слабо кивнула.

– Хорошо, – сказала она и через мгновение вернулась, всем своим весом придавливая меня к земле. – Тебе нужно бежать отсюда. – Она наклонилась вперед и уперлась острыми локтями мне в шею, так что перехватило дыхание. – Ты понимаешь меня? Уезжай из Шонтилаль!

Перед глазами кружились темные звезды, и мне казалось, что я сейчас задохнусь.

– Ты слышишь меня, Верити? – спрашивал дух, но я не могла ответить. Казалось, будто мой рот забили землей, торфом и глиной. – Верити?

Ее лицо было так близко… Прямо передо мной. Ее глаза становились все больше и больше, и я уже не видела ничего, кроме их бесконечной зияющей глубины.

– Верити!

Из ужасающей пустоты внезапно появилась рука и залепила мне сильную пощечину. Я резко села, задыхаясь и жмурясь от яркого света. Жерар сидел рядом со мной на плетеном шезлонге. Мы были на свежем воздухе, в саду. Я чувствовала, как свежий ветерок обвевает лицо. Женщины… чудовища… нигде не было. Сестры ушли, оставив в памяти лишь звук тоскливого голоса Эулалии.

– Ух, слава Арине. – Жерар выдохнул так, словно только что пробежал большую дистанцию.

У меня в руках оказался стакан, и Жерар помог отпить из него. От холодной воды разум начал постепенно проясняться.

– Что… что случилось?

– Лавровая изгородь, – сказал он, как будто это все объясняло. – Я подрезал ее сегодня утром. Я даже не подумал… – Он остановился и вполголоса обрушил на себя поток ругательств. – Это было так глупо с моей стороны!

– Не понимаю.

– Сок лаврового дерева содержит сильный яд. При обрезании ветвей следует соблюдать предельную осторожность, чтобы не вдыхать испарения… Я открыл двери, чтобы все проветрить, и, конечно, не думал, что это займет столько времени и на вас так сильно подействует. Вы что-то увидели?

– Увидела? – Я облизала губы. – А должна была?

Жерар расправил плечи:

– Люди сообщают о галлюцинациях, состоянии кошмарного забытья, из которого не получается выйти. Иногда наблюдается спазм гортани, и пострадавшие задыхаются, подавившись собственным языком, покрытым волдырями. – Он посмотрел на меня. – Никакие извинения не смогут искупить мою вину. Не могу поверить, что допустил такую оплошность.

– Значит… это был как будто сон? – спросила я, чувствуя, как на меня накатывает волна облегчения.

Это сон. Это не я. Не мой разум. Это неправда.

Жерар нахмурился:

– Трудно сказать. Некоторые верят, что это нечто большее. Особый опыт – двери, открывающие доступ в другие миры. Портал в иную вселенную. Я читал много сообщений выживших о том, что они видели всевозможные невообразимые чудеса. Некоторые даже утверждают, что разговаривали с богами. – Жерар подался вперед. – Это их вы видели?

– Видела… – снова машинально повторила я.

Плачущая женщина. Это, совершенно очевидно, был не человек. Неужели бог? Я открыла было рот, чтобы ответить, чтобы рассказать ему все. О призраках. Об этом божестве. Но что подумает обо мне Жерар? Конечно, девушка, способная на такие ужасные мысли (в памяти всплыла сломанная ключица Эулалии), на такие ужасные видения, не подходит для его сына.

Я вспомнила слова Камиллы: «Никому не нужна сумасшедшая невеста или сумасшедшая жена, которая родит таких же сумасшедших детей. Твоя жизнь была бы просто перечеркнута». Но я не виновата. Я не сумасшедшая. Это все лавр. Ведь так? «Когда ты видела тех женщин, никакого лавра не было», – прозвучал насмешливый голос у меня в голове. Это были павлины. «А Ханна? Ханна Уиттен, которой нет в живых уже двенадцать лет?» – напомнил голос. Замолкни. Замолкни сейчас же! «Это не сны и не лавр, – настаивал голос, очень напоминающий плачущую женщину. – Это все ты».

Я сделала большой глоток воды, чтобы подавить крик, который так и рвался наружу. Жерар не должен узнать. Ничего. Я не могу рисковать отношениями с Алексом и возможностью жить в Шонтилаль: на кону вся моя дальнейшая жизнь. Я не могу.

– Я не помню, – соврала я, сделав еще глоток.

– Ну что-то же должно быть, – настаивал Жерар со странным блеском в глазах. – Кажется, эффект был достаточно сильным. Не бойтесь рассказать мне, Верити. Даже если вы запомнили лишь часть. – Он заботливо накрыл мою руку ладонью.

Я покачала головой:

– Ничего. Правда.

– Вы кричали.

Я растерянно пожала плечами.

– Вы говорили с кем-то. Кажется, вы были напуганы. – Он с силой сжал мне пальцы.

– Я не… я не помню.

Мне казалось, будто я прикована к месту и не могу ни освободиться от его хватки, ни скрыться от его воспаленного взгляда.

– Жерар, мне больно! – вскрикнула я.

Он мгновенно разжал пальцы.

– Прошу прощения, Верити. Не знаю, что на меня нашло. – Он откинул волосы со лба. – Возможно, я сам надышался лавром. – Он протянул руку, словно хотел смахнуть боль с моих пальцев, но затем почему-то передумал. – Извините, пожалуйста.

– Все в порядке, – ответила я, стараясь не выдать испуга. – Сегодня у всех странный денек.

Жерар с благодарностью кивнул:

– Да уж, да уж.

– Я бы хотела вернуться к себе, – сказала я, с трудом вставая с кушетки.

– Конечно. Я провожу вас, – предложил он, вскакивая на ноги и протягивая руку.

– Нет, – поспешно отказалась я. – Я знаю, что у вас всегда много работы, которая требует внимания. И… наверное, стоило бы проветрить оранжерею.

Жерар выглядел огорченным.

– Конечно. Конечно, да. Я обязательно это сделаю.

Я сделала неуверенный шаг прочь от него.