в этот самый момент не извивался от боли в своей комнате. Или не лежал без сознания. Я даже не знала, что хуже.

– И все это было выращено здесь, – добавил он, обводя рукой оранжерею.

– Я думала, вы используете растения только в качестве украшения, – призналась я, оглядывая его рабочий стол. – Или для парфюмов. Со слов Александра, все это звучит немного…

– Легкомысленно, – дополнил Жерар, на мгновение помрачнев.

Едва ли я смогла бы подобрать более точное слово. Жерар вздохнул:

– Этот мальчик видит только то, что хочет видеть… Мой труд – это гораздо больше, чем красивые лепестки и ароматы. Посмотрите на эти растения, Верити. Они, безусловно, прекрасны, но я здесь занимаюсь важным делом. Это все не просто так. Эти растения содержат различные вещества и обладают лекарственными свойствами. Они могут облегчить судороги Александра, убрать боль в ногах. Они заживляют ожоги, исцеляют от болезней, убирают рубцы. Эти растения, совершенно недооцененные моим сыном, могут управлять жизнью и смертью.

– Смертью? – Я посмотрела наверх – туда, где, как мне казалось, находилось окно Александра.

– Видите тот отдел?

Я посмотрела, куда он указывает, и увидела отдельный, надежно отгороженный от остальной части оранжереи участок. Вход туда преграждали высокие кованые ворота. Верхнюю часть ограждения украшали мрачные металлические черепа. От неожиданности у меня перехватило дыхание: я не была готова увидеть такое среди буйно растущей зелени.

– Что это?

– Верная гибель, – благоговейно произнес Жерар и протянул мне пару рабочих перчаток. Когда я надела их, он достал из кармана жилета еще одну пару и последовал моему примеру. – Пойдемте. Только ничего не трогайте и не нюхайте.

– Не нюхать? – переспросила я, но он уже возился с засовом и не слушал меня.

Ворота со скрежетом распахнулись.

– Надо бы их смазать, – заметила я, не решаясь переступить порог.

– Я специально держу их в таком состоянии уже много лет, – с улыбкой ответил Жерар. – Ключ от оранжереи есть только у меня, а во время работы я обычно не запираюсь – на случай, если понадоблюсь Дофине или Александру. Но если кто-то еще проберется сюда, пока я занят, и попытается умыкнуть какое-нибудь растение… – Он еще раз поскрежетал воротами. – Это своеобразная система оповещения, понимаете?

Мне стало не по себе. Что это за растения, требующие такой осторожности?

– Идемте, идемте.

Мы прошли по центральной дорожке.

– Что вы видите?

Я повернулась кругом, критически рассматривая растения в клетках. Напряжение в груди рассеялось, как туман под лучами утреннего солнца.

– Все выглядит так… обычно.

Жерар усмехнулся:

– Существует большое заблуждение, связанное с растениями. Люди привыкли считать, что на порядок превосходят всю живую природу: мы цивилизованные, ездим в шикарных каретах, создаем долговечные произведения искусства и влюбляемся. Должно быть, мы выше всей этой грязи, сорняков и всего прочего. – Он указал на невысокое дерево с уродливым толстым стволом, темно-зелеными листьями и шарообразными оранжевыми плодами. – Strychnos nuxvomica. Если вдохнуть молотые семена этих плодов, в течение нескольких минут начнутся конвульсии. Не пройдет и часа, как вы умрете.

Жерар повел меня по другой тропинке и остановился перед зелеными побегами с маленькими фиолетовыми колокольчиками.

– Такие есть и у нас в Хаймуре, – заметила я, присев, чтобы рассмотреть пятнистые трубчатые цветки. – Может, нам избавиться от них? – с тревогой спросила я.

Жерар снова усмехнулся:

– Наперстянка обычно не убивает, но может нанести вред пищеварительной системе и сердцу, если не принять противоядие.

Я с опаской посмотрела на изящные цветы. Теперь, когда я узнала их тайну, они вдруг показались мне странными и подозрительными.

– Хотите, покажу мое сокровище?

– Э-э-э… Наверное… – нервно сглотнула я.

Жерар помог мне встать, провел в центр сада ядов и указал на куст высотой почти с меня, словно представляя придворную даму.

– Знакомьтесь, Atropa belladonna.

Между листьями приютились мелкие розовато-фиолетовые, как свежий кровоподтек, цветы; россыпь темных ягод соблазнительно поблескивала в утреннем свете.

– Одно из самых опасных растений в мире, – восторженно пояснил Жерар. – Это единственный экземпляр, который мне удалось вырастить до такого размера. Семена практически невозможно прорастить. Но посмотрите на нее, разве она не великолепна? Такая красивая и такая смертоносная. Всего несколько ягод, и…

– Остановитесь. Я не хочу знать.

Жерар изумленно склонил голову, будто не понимая моего отвращения.

– Я просто подумал…

Я отвернулась от растения, желая поскорее покинуть этот сад смерти. Зелень, казавшаяся такой благодатной, такой прекрасной всего несколько мгновений назад, теперь словно злобно тянулась ко мне, тая неминуемую гибель.

Я бежала мимо растений с бледными звездчатыми листьями и цветами с заостренными лепестками, красными, как волдыри, мимо деревьев, с которых свисали шлейфы желтых цветов, похожих на рвотные массы, мимо густой живой изгороди, от которой исходил странный, похожий на миндаль аромат, с невыносимой настойчивостью щекотавший мне нос. Вдруг все поплыло перед глазами, закружилось, потом вдруг стало слишком светло, слишком ярко, и я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги. Я ударилась головой о лавандовую плитку и погрузилась в темноту.

20

Меня закружил вихрь нестерпимо ярких цветов, перед глазами мелькали хвосты сияющих комет.

– Верити? Верити!

Я понимала, что Жерар зовет и трясет меня. От его лица исходили короткие вспышки света; глаза горели, как тлеющие угли. Казалось, он излучает свет. Он выглядел почти как бог. Голова трещала; я ощущала каждый удар сердца, который вызывал судорожные сокращения мышц. Почувствовав неожиданное движение, я поняла, что сижу, но, когда посмотрела перед собой, увидела лишь стекла оранжереи. Они кружились, как мозаика в калейдоскопе, переливаясь разными чудесными цветами.

– Верити, – раздался легкий, будто дразнящий голос.

Я обернулась и увидела своих сестер – шесть погибших сестер – прямо в оранжерее. Ава с кожей, покрытой чумными пустулами. Октавия с переломанными конечностями, изогнутыми под невероятными углами, от вида которых к горлу подступала тошнота. Элизабет, с запястий которой на сухую землю, как теплый летний дождь, капала кровь.

– Вас здесь нет, – выпалила я, но язык не слушался и еле ворочался во рту, как слишком плотно набитая колбаска, которая вот-вот лопнет от фарша. – Вас здесь нет, потому что вы умерли.

– Верити, – снова позвал голос.

Жерар. Наверное.

Я моргнула, изо всех сил пытаясь сфокусироваться на сестрах. Они хотели уйти, хотели вновь спрятаться у меня в голове, вернуться в забытье, в тусклое черное небытие.

– Верити…

Я распахнула глаза, вновь услышав тот же голос. Только это был не Жерар. У нее была бледная, как пепел, кожа. По плечам струились длинные черные волосы, слегка колыхавшиеся на ветру, хотя я совершенно точно знала, что в оранжерее нет сквозняка. Она улыбнулась, обнажив острые серые зубы, а ее глаза…

Я взвизгнула, отшатнувшись, и попыталась скрыться от этого взгляда, но она приковала меня им, словно приколола бабочку к доске. Она смотрела на меня бездонными черными глазами, завораживая и усыпляя бдительность. У них не было ни зрачков, ни радужной оболочки. Только маслянистая, липкая чернота.

– Верити… – произнесла она, растягивая мое имя, словно мы с ней играли или танцевали. Она