– Это тебе, это только тебе. Сегодня мы никаких гостейне ждем, и я очень надеюсь, что за сегодняшний день ты все это съешь, чтобы нескучать, пока меня не будет. Ты что, Ирочка? Ты обиделась? Почему ты плачешь?

Она отвернулась к окну и быстро отерла слезы пальцами. Потомснова повернулась к Березину и попыталась улыбнуться, хотя губы ее дрожали.

– Спасибо тебе, Сережа. Мне никто никогда не дарилпирожных. Знаешь, чего только не дарили – и портвейн дешевый, и серьги золотые,а такой простой вещи, как цветы и пирожные, нет. Да не в них дело.

– А в чем? – насторожился Березин.

– Никто никогда не вставал в шесть утра, чтобы купитьмне подарок. Это со мной в первый раз. Спасибо тебе. – Она помолчала инерешительно добавила: – Милый.

На этот раз она сама шагнула к нему и прислонилась лбом кего плечу. И снова Березин почувствовал слабый запах духов, исходящий от ееволос, и ощутил, как его охватывает какая-то неизведанная доселе всепоглощающаянежность.

– Ну вот, – произнес он, ласково гладя ее поплечам, – а про цветы я и не подумал, болван. Но я исправлюсь, честноеслово.

Ирина подняла голову и посмотрела на него сияющими глазами.

– Я очень на это надеюсь, – сказала она серьезно ивдруг прыснула.

Они оба расхохотались и уселись за стол пить кофе. Острыймомент миновал, оставив в душе Сергея Николаевича Березина некое смутноеудивление самим собой, Ириной и вообще всей ситуацией. Черт возьми, неужели онанравится ему? Бред. Он безумно любил ТУ Ирину, он совершенно потерял голову, ичто же, он теперь на всю жизнь обречен любить женщин, так или иначенапоминающих ее? Строго по Фрейду? Этого не может быть, потому что этого неможет быть никогда. Строго по Чехову.

В день выборов в Государственную Думу, в воскресенье, 17декабря, Настя Каменская не без удовольствия сидела на работе. Как обычно, впериод чреватых происшествиями и конфликтами политических событий весь личныйсостав московской милиции переводился «на казарменное положение», или, прощеговоря, «на особый режим», поскольку с казармами в столице было неважно. Суть«режима» состояла в том, что треть носящих погоны сотрудников должна былапостоянно, в том числе и ночью, находиться на рабочих местах, а остальные –безотлучно дома, чтобы в случае необходимости их можно было немедленно вызватьна службу.

«Режим» был объявлен два дня назад, в пятницу, и сегодняпришла Настина очередь сидеть на Петровке. Прогулка с генералом Заточным,естественно, не состоялась, и Настя испытывала одновременно и облегчениеоттого, что не нужно ничего выпытывать у Ивана Алексеевича, и некоторуюнеловкость, потому что не помогла Стасову. Она не понимала, отчего Владиславтак беспокоится, обращение осужденных к правозащитникам не было из ряда вонвыходящим делом, это практиковалось достаточно широко и имело достаточно вескиепричины. Во-первых, действительно имели место случаи неправильного осуждения,судебные и следственные ошибки, недоразумения и прямые злоупотребления.Во-вторых, многие осужденные рассчитывали на «эффект действия»: раз защищается,значит, невиновен. Был бы виновен, разве стал бы обращаться к правозащитнику?Ну и в-третьих, процесс собственной реабилитации был каким-никаким, аразвлечением. Переписка с правозащитником, может быть, даже приезды его вколонию, какое-то движение, разговоры – все это вносит разнообразие в тяжкую,беспросветную жизнь в зоне. Настя знала множество случаев, когда адвокаты с ногдо головы виновных убийц и насильников, отбывающих наказание, отрабатывали своигонорары, пытаясь доказать их невиновность и совершенно точно зная, что ихподзащитный действительно совершил преступление. И адвокат при деле, иосужденному приятно. Когда-то давно Настя вывела для себя закон, которыйназвала законом «тотальности психологического феномена». Если в человеке естьнекая особенность психики или особенность мышления, она обязательно проявляетсяв самых разных ситуациях. Истина сама по себе звучала весьма банально и удивитьникого не могла, но дело было в том, что об истине этой многие почему-тозабывали и пользоваться законом пренебрегали. Когда человек совершаетпреступление, он в подавляющем большинстве случаев рассчитывает на то, что егоне поймают. А если попроще – он заранее считает себя умнее сотрудниковправоохранительных органов. Очень маленькая и очень специфическая группкалюдей, совершающих преступления, не рассчитывает избежать наказания и внутреннеготова его понести, но подавляющее большинство все-таки уверены в своейловкости, хитрости, везучести и безнаказанности. Попав в зону, такой человек неменяется, да и с чего бы ему меняться? Тот факт, что его поймали, разоблачили иосудили, совершенно, по его разумению, не свидетельствует о том, что онпросчитался в оценке собственного интеллекта и в оценке способностей работниковмилиции и прокуратуры. Дело-то, как он полагает, вовсе не в том, что он насамом деле дурак и сволочь, а в том, что произошел несчастный случай, казус,короче, не повезло ему. Но в следующий раз повезет непременно. И наказание онтеперь отбывает не потому, что милиция все-таки что-то умеет и может, а потому,что ей случайно выпала удача его зацепить, но больше такой удачи ей никогда небудет. В общем-то, все было понятным, человек, чтобы сохранить психическоеравновесие, не должен разочаровываться сам в себе, он должен себя любить иуважать, а если он начнет говорить сам себе, что, оказывается, он намногоглупее, примитивнее и хуже, чем думал, и вообще он никуда не годится и совсемпропащий, никчемный и недостойный, то тут уж недалеко и до психическогосаморазрушения. Человеческая психика зорко стоит на страже, она вырабатываетмножество всяких механизмов и хитростей, позволяющих человеку защищаться оттого, что ему неприятно.

И что же из такого положения вытекает? Ну конечно же,стойкая уверенность в том, что если уж не повезло с осуждением, то среабилитацией повезет непременно. Не может же судьба кинуть подлянку два разаподряд? Не может. Судьи – дураки, прокуроры – сволочи и идиоты, менты – пьяницыи взяточники, и быть того не может, чтобы ловкий и умный адвокат не добилсяпересмотра дела, нового слушания и оправдания. Мало ли что я виноват, а сидетья все равно не хочу. Вон их сколько по улицам ходит, не пойманных и неразоблаченных, нар не нюхавших. Почему они не сидят, а я должен? И я не буду.

Настя была уверена, что дело Досюкова именно из этойкатегории. Разумеется, правозащитник будет недоволен тем, что нанятый имчастный детектив не находит того, что нужно для оправдания Досюкова, начнетфыркать, ныть, зудеть, скандалить и говорить гадости. Станет громко сомневатьсяв профессиональной пригодности Стасова, будет требовать, чтобы тот сделал то-тои то-то и не делал того-то и того-то, будет брызгать слюной и топать ногами.Может быть, будет соблазнять большими деньгами и намекать на фальсификацию. Новсе это можно пережить. В конце концов, за те двадцать лет, что Стасовпроработал в милиции, он все это имел в избытке и в весьма затейливых иразнообразных формах от собственных многочисленных начальников и различныхзаинтересованных лиц, так что ему не привыкать. Хорошо бы, конечно, отказаться отконтракта с Поташовым, но ведь Иван… Черт его знает. Наверное, действительноНасте нужно поговорить с Заточным.