Потом начались странности. Мила могла целыйдень ничего не есть, а ночью кинуться к холодильнику и смести все с полок.Девушку мучила постоянная жажда. Настроение у нее менялось сто раз на дню,бизнес перестал приносить прежний доход, дотации родителям сократились. Милабез конца глотала какие-то таблетки, ссылаясь на головную боль, но на работувсе равно ходила исправно. И лишь когда отец нашел в помойке шприц с ампулами,у родителей открылись глаза. Ни отец, ни мать не находили ничего плохого вводке, частенько попивали, потом горланили песни. Но наркотики, по их мнению,были кошмаром. Проявив несвойственную твердость, предки поволокли девушку кврачу и запихнули в больницу. Наверное, Мила сама хотела избавиться отзависимости, потому что покорно выполняла все рекомендации и выписалась почтиздоровой. С работы ее, конечно, уволили.

Повалявшись месяц дома на диване, онапопыталась устроиться на разные места, но безуспешно. Однажды, уйдя с самогоутра, она не пришла ночевать, а на следующий день позвонили из милиции и велелиприходить на опознание. Милочка скончалась от передозировки. Нашли телособачники, сумочка лежала рядом. В ней паспорт и кошелек с мелочью.

– Целый месяц после больницы некололась? – уточнила я.

– Недолго продержалась, –сокрушалась мать.

– Как называлась фирма, где она работала?

Ни отец, ни мать не знали. Фирма и фирма, воних сколько.

Поглядев на опухшие лица и водянистые глаза, ядостала кошелек и велела мужику купить еще водки, а бабе притащить закуску. Алкоголикипослушно взяли сумку и ушли, оставив меня в одиночестве.

Как только за ними захлопнулась дверь, я пошлав комнату Милы. Маленькая, метров десять, не больше. Из мебели старенькийдиванчик, книжная полка, небольшой платяной шкаф и письменный стол. Гардеробсиял пустотой. Родители-пьяницы скорей всего сразу продали оставшуюся одежду ишубу. На полке – обычный набор учебников и два дамских романа. Оставшийся безхозяйки плюшевый слон грустно глядел пуговичными глазами. Я взяла игрушку вруки. На животе элефанта обнаружилась молния, внутри небольшая записная книжка.Страницы пестрели именами, телефонами, цифрами.

Из коридора донесся шум. Вернулись сапожники.Сунув книжечку в карман, я попрощалась с ними, пообещав подумать о покупкеквартиры. Уходя, услышала, как отец, чертыхаясь, распечатывал бутылку.

Домой я заявилась к обеду. Маруся прямо излицея поехала в Ветеринарную академию, Аркадий испарился в неизвестномнаправлении, Оля только что вернулась.

Сегодня Радов предложил ей чашечку кофе исладкие булочки. Дальнейшее все как вчера: комната с задернутыми занавесками,удобная подушечка под спиной и… глубокий сон в течение двух часов.

– Черт-те что, – изумляласьневестка, – точно решила не спать и моментально задрыхла. Даже не вижу,какая мебель в комнате. Захожу, а там почти полная темнота. Завтра нарочноприеду раньше, скажу, часы вперед убежали.

Я вздохнула: и как только профессор ухитряетсявогнать бедную Ольгу в сон? Чудеса, да и только.

После обеда стала изучать маленькую чернуюкнижечку, переполненную информацией. Мелькали сплошь мужские имена – Дима,Валера, Костя, Леня. Рядом с телефонами стояли непонятные цифры и скобки. Ятупо глядела на верхнюю строчку – Павлик – 155-75-46 (150-20-15-30). Первое, ясноедело, телефон, а второе что? Может, позвонить? И я набрала номер. Подошелмужчина:

– Вам кого?

– Павлика.

– Я.

– Вас беспокоит подруга Милы Котовой.Исполняется годовщина со дня ее гибели, хотим собрать друзей на поминки.

Парень помолчал, потом буркнул:

– Не знаю никакую Милу!

Я набрала один за другим еще три номера. Милуне знал никто. Но ведь записала же она зачем-то телефоны этих мужчин?

Утомившись, я спустилась в гостиную, где Зайкаопять пыталась сложить непонятную мозаику.

– Что это у тебя?

Ольга зевнула:

– Ненормальная преподавательница поистории живописи взяла десять открыток с картинами великих мастеров, разрезалана мелкие кусочки, перемешала и велела сложить заново, наклеить на лист бумагии сдать ей. Хочет, видите ли, проверить, насколько хорошо мы знаем живопись.

Куча мелких обрывков впечатляла. Части былиразных цветов, изредка попадались более-менее распознаваемые объекты. Вот этоткусок явно от картины Эль Греко «Святое семейство». Но сложить все невероятнотрудно.

– Завтра вечером сдавать, –безнадежно вздохнула Зайка.

– Неси сюда альбомы, – предложилая, – подумаем вместе.

Через пару часов мы имели два произведенияРубенса, одно Моне, портрет Гойи. Еще через полчаса разобрались с Шишкиным иДега. Первого сразу узнали по медведю, второго – по балетным туфлям. Труднеепришлось с Пикассо, никак не могли правильно совместить квадратики. Врезультате к вечеру на столе остались только непонятныетемно-коричнево-бордовые куски. Мы головы сломали, листая энциклопедии иальбомы.

– Больше не могу, – простоналаОльга, – пусть ставит незачет.

К нам подключился вошедший Аркашка и в концеконцов обнаружил искомое.

– Смотрите, – воскликнул он, –это явно Рембрандт.

Мы стали листать раздел, посвященный великомуголландцу. Замелькали бесконечные иллюстрации. Одна картина показалась страннознакомой. На мрачном темно-коричневом фоне уродливое мужское лицо, на голове –ночной колпак. Старик противно усмехается, глядя на зрителей прищуреннымиглазами садиста. На крючковатом носу бородавка, глубоко запавшие щеки бороздятморщины. Редкий красавец!

Я стала читать пояснение. «Рембрандт Харменсван Рейн (1606–1669 гг.) – живописец, рисовальщик, офортист. Новаторскоеискусство Рембрандта отличается демократизмом, жизненностью образов. «Мужчина вколпаке» хранится в Лувре. У картины существовала пара – «Старуха со свечой».Полотно считается утерянным; несмотря на это, аукцион Сотби заочно оценил«Старуху» в два миллиона долларов».

Я подскочила на стуле. Любимая картинаВладимира Сигизмундовича! Шедевр гениального предка! Бог мой, вот оно,сокровище. Сметая сложенное задание, под протестующие вопли Ольги я схватилателефон и сообщила Степану, что еду к нему, пусть не ложится спать.

– Может, завтра? – промямлил Степан.