— В Венеции очень много лодок, которые называютсягондолами, — продолжала рассказывать Моник, показывая руками, какие бываютгондолы. — На них плавают по каналам и поют песни…

Чарли понял, что пора менять тему. Это оказалось довольнолегко. Он просто спросил у Моник, какую бы собаку ей хотелось иметь.

— Маленькую и красивенькую, — немедленноотозвалась Моник. Очевидно, она уже давно и серьезно думала над этимвопросом. — Как чихуахуа, — произнесла она по слогам.

— Чихуахуа? — Чарли рассмеялся. — По-моему,она слишком маленькая и не такая уж красивая. Ты не боишься перепутать ее схомячком?

Моник фыркнула.

— Нет, — решительно заявила она. — Неперепутаю.

Продолжая собачью тему, Чарли стал рассказывать девочке особаке Глэдис — о большом рыжем ирландском сеттере, который радостно встречаеткаждого незнакомого человека и норовит лизнуть его в лицо. А когда он предложилМоник как-нибудь сходить к Глэдис, чтобы познакомиться с этой замечательнойсобакой, девочка пришла в совершенный восторг. Даже Франческа наконецулыбнулась, и у Чарли немного отлегло от сердца. С самого начала Франческа былатак серьезна и печальна, что Чарли не на шутку встревожился. Утешало его толькоодно — Моник, кажется, была довольна и счастлива, а это служило красноречивымсвидетельством того, что Франческа была прекрасной матерью. Каким-то чудом ей удалосьуберечь дочь от всей той грязи и отчаяния, которые были в ее собственной жизни.

Через несколько минут они уже были в Дирфилде.

В ресторане оказалось довольно много народа, и Чарлипохвалил себя за предусмотрительность:

Он заказал столик заранее. Моник без колебаний заказала себеспагетти с томатным соусом и фрикадельками — эта маленькая девочка явно знала,чего она хочет в этой жизни. Взрослым же понадобилось гораздо больше времени,чтобы сделать выбор.

В конце концов они остановились на капеллини[4]с томатом, базиликом и тертым сыром, что, в общем-то, не особенно отличалось отблюда, выбранного Моник. Выбирая вино, Чарли заметил, что Франческаразговаривает с официантом по-итальянски.

Она улыбалась и выглядела вполне довольной.

— Какой красивый язык, — заметил Чарли, когдаофициант отошел. — Даже просто слушать его — и то приятно. Ты когда-тожила в Италии?

— Только в детстве, лет до девяти. Но я всегдаразговаривала на итальянском со своим отцом, пока он не умер. Жаль, что Моникне знает итальянского. В будущем пригодилось бы.

Впрочем, подумала Франческа, пригодилось бы, если бы онижили в Европе. В Штатах это не имело никакого значения.

— Может быть, когда Моник вырастет, она захочет жить вЕвропе, — добавила Франческа, хотя в глубине души она надеялась, что этогоне произойдет. — А ты? — спросила она неожиданно, и в ее глазахзаблестело любопытство. Она уже многое знала о нем, но все сведения, которыеЧарли сообщил ей накануне, касались только его неудачной женитьбы. — Тывернешься в Лондон? Чем ты вообще собираешься заниматься?

— Не знаю, — искренне ответил Чарли. —Собственно говоря, я собирался провести рождественские каникулы в Вермонте, нопо пути я случайно оказался здесь и встретил миссис Глэдис Палмер…

Ты ведь знаешь то лесное шале, которым она владеет? Когда яего увидел, я буквально влюбился в этот дом, Я снял его на год, так что дажеесли я и поеду в Европу, то обязательно буду возвращаться сюда на времяотпуска. Впрочем, пока я не собираюсь уезжать. Мне очень нравится просто жить вэтом доме, в лесу… Правда, немного непривычно жить, не думая о работе, никудане спешить, не иметь никаких обязательств… Ведь это, наверное, в первый раз завсю мою взрослую жизнь, когда я позволил себе отдых, да еще такойпродолжительный. Ну а в перспективе… В перспективе я надеюсь вернуться к своейработе архитектора, причем лучше всего — в Лондоне.

— Почему именно в Лондоне? — удивилась Фран ческа.После всего, что он ей рассказал, ей казалось, что Чарли должен обходить Лондонстороной. Неужели он до сих пор не расстался с надеждой вернуть свою жену? Илиу него были какие-то другие причины?

В ее глазах был немой вопрос, и Чарли улыбнулся.

— Там моя жизнь, — твердо сказал он, но тут жеуточнил:

— По крайней мере — была. У меня была там работа и былдом, но я переехал в Нью-Йорк, а дом теперь продан… Но все равно я люблю Лондонбольше других городов, — упрямо закончил он.

Кроме того, он любил Кэрол. Ему казалось, что он будетлюбить ее всегда, даже когда она выйдет замуж за Саймона. Но Франческе онничего не сказал. Сейчас ему не хотелось думать об этих грустных вещах.

— А я любила Париж, — отозвалась Франческа. —И сейчас люблю, но… Я не смогла оставаться там после…

Она замялась, и Чарли понимающе кивнул.

— Да, — сказала Франческа, благодарно улыбнувшисьему. — Для меня это было слишком сложно. В конце концов я, наверное, сошлабы с ума.

Это ужасно, все время ждать встречи с ним — случайнойвстречи на улице, в музее, в «Гранд-опера» — и ненавидеть его, когдадействительно столкнешься с ним лицом к лицу. Каждый раз, когда я открывалагазеты, включала телевизор и видела его, читала о нем, я начинала плакать, ноне могла справиться с собой, не могла не смотреть, не читать. Это как болезнь,Чарли. Потому-то я и уехала. И теперь я просто не могу себе представить, что якогда-нибудь смогу жить там.

Она вздохнула и стала накручивать капеллини на вилку.

— Ты хочешь остаться в Шелбурне? — спросил Чарли.Ему нравилось разговаривать с Франческой, нравилось слушать и смотреть на нее,даже когда она молчала. Очевидно, для них обоих было огромным облегчениемобсудить с кем-то свои проблемы, которые иначе могли бы разрушить их жизни.Пока горе оставалось внутри, оно казалось огромным и невыносимым, но стоилотолько назвать проблему вслух, облечь ее в слова, как она теряла почти половинусвоей прежней значимости.

— Не исключено, — Франческа слегка пожалаплечами. — Моя мама считает, что я должна жить с девочкой в Нью-Йорке,чтобы Моник получила приличное, как она выражается, образование. Но нам и здесьнравится, а школа, в которую ходит Моник, весьма неплоха. Моник любит кататьсяна лыжах, и мне нравится наш маленький дом на окраине — там так тихо испокойно… В общем, время все обдумать еще есть. Сначала я хочу закончитьдиссертацию, а там будет видно. Впрочем, много времени эта работа у меня незаймет — здесь хорошо пишется…

«…И читается», — подумал Чарли, вспомнив о дневникеСары, но вслух ничего не сказал.

— Да, здесь действительно очень хорошо, —согласился Чарли. — Я и сам подумывал о том, чтобы вернуться к моимзанятиям живописью. Когда-то я очень неплохо рисовал, но потом архитектуравытеснила все остальное. Слава богу, здесь нечего разрабатывать и строить.