– А это наша маленькая звездочка Мерри. – Барри не назвал имя незнакомца, а если и назвал – я успела его забыть. Барри подчеркнул: – Без его поддержки шоу не было бы. Щедрой поддержки. – Взрослые рассмеялись.

Громче всех хохотал мужчина с галстуком. Мне он не понравился. Он был слишком высоким и прямым, будто бы ему в спину вставили металлические стержни. Его пиджак был украшен на локтях темными заплатами. Цвет волос у него был странный, почти коричневый, какого-то неестественного оттенка. Его кожа казалась ненастоящей. Лицо его было будто собрано в кучку. Назвав меня прекрасной маленькой леди, он заявил, что для него великая честь быть знакомым со мной. Я ответила:

– Знаю. Спасибо. – Троица расхохоталась, будто бы услышала самую смешную шутку на свете. Они не смели меня больше задерживать. Я продолжила бродить по дому, останавливаясь рядом со знакомыми мне людьми и задавая им заведомо несуразные вопросы. В конце концов я вернулась к отцу Уондерли, который в полном одиночестве уминал крендельки у обеденного стола.

Я спросила у него:

– Что бы вы предпочли: ноги размером с пальцы или пальцы размером с ноги?

Он ответил:

– Думаю, что мне никогда не задавали подобный вопрос. Оба варианта представляются ужасающими, согласна? – И он помахал мне в камеру.

Марджори и мама все еще были наверху. Марджори всегда находилась в компании мамы или папы, а время от времени к ним присоединялись отец Уондерли и оператор. С Марджори все как-то поутихло после моих «откровений» о встрече в подвале. Она обедала и ужинала с нами, иногда ходила в школу, иногда сидела дома, постоянно слушала музыку, периодически возбужденно обменивалась с кем-то СМС, временами смотрела с нами телевизор. Но по большей части Марджори безвылазно сидела у себя в комнате, однако ее неуловимое присутствие ощущалось во всем доме. Я начинала все больше верить в то, что она в самом деле прикидывается и что все с ней в порядке. Вопреки своему обещанию сохранить секрет, я подумывала рассказать все, о чем мы с ней говорили, Кену. Но в этот момент я всеми силами старалась не попадаться никому на глаза, чтобы умудриться посмотреть шоу.

Мама спустилась и заявила, что мне бы уже пора идти спать, как раз незадолго до моего обычного времени отхода ко сну – в 21:15 (премьера пилотной серии шоу была запланирована на 22:00). Спорить было бессмысленно. Все собравшиеся внизу помахали мне на прощанье и проводили меня уважительным и умиротворенным напевом «Спокойной ночи, Мерри».

Папа поднялся со мной по лестнице, поцеловал меня в макушку и подтолкнул в сторону ванной. Быстро пожелав мне доброй ночи, он отправился назад на вечеринку.

Мама уже успела снять пояс с двери в моей спальне и сидела на краю моей кровати, возясь с радиобудильником. Она переключилась на станцию, которая, судя по рекламе, транслировала «волшебную музыку на сон грядущий». Мама сказала:

– Я оставлю радио включенным, чтобы тебе не мешал шум снизу.

Я не протестовала. Я собиралась просто отключить радио, как только останусь одна. Вместо слов я дунула ей в лицо.

– Ой, что ты делаешь?

– Я только что почистила зубы. Вкусно пахнет?

– Бесподобно. Забирайся в кровать. Ты снова собираешься спать одетой?

– Да, у меня очень уютная одежда. – На мне была рубашка с принтом «Чудо-женщины» и голубые треники. Мне нравилось спать в одежде на случай, если ночью потребуется выбежать в коридор.

На шкафчик я положила свой карманный блокнот, камеру и очки. Камеру я подключила к проводу, как меня учил Кен. Красный огонек указывал, что камера заряжается. Я поставила ее так, чтобы с кровати можно было увидеть момент, когда индикатор станет зеленым.

Я перебралась через колени мамы и закуталась в простыню. Мама шутливо шлепнула меня по попе.

– Мам!

– Прости. Не удержалась. Это ты накрыла одеялом свой домик?

– Да. – С этими словами я поглубже забралась под простыню. В середине дня я, разместив камеру на кровати, засняла, как я забрасываю на домик свое старенькое и тоненькое детское голубое одеяло. Его хватило на то, чтобы закрыть передние окошки.

– Мы можем отнести домик обратно вниз, если хочешь. – Мама не стала спрашивать о том, зачем я накрыла домик одеялом, как и о том, кто, как и когда втащил его обратно ко мне в комнату.

– Хорошо.

Верхний свет все еще горел. Мама смахнула челку с моего лба. Ей было тяжело смотреть мне в глаза. Из-за опухших и покрасневших глаз она казалась старше своих лет. Мама вымучила из себя неуверенную, печальную улыбку. У меня промелькнула мысль сказать ей, что зубы у нее сильно пожелтели из-за чрезмерного курения.

Я легла на бок, отвернувшись от нее, и попросила помассировать мне спину. Мама принялась за дело, сопровождая движения своей любимой песенкой о человеке, попавшем в снежную лавину.

– Ты пойдешь к Марджори или спустишься вниз смотреть шоу?

– Я пойду вниз, выпью бокал вина, а то и четыре бокала, и буду смотреть. Не хочется, но мне кажется, что я должна увидеть это.

– А я хочу.

– Понимаю, солнышко. Ты отлично справляешься со всем, что происходит. Люблю тебя и горжусь тобой. – Мама говорила тихим голосом, ее перекрывал звук радио.

– А Марджори будет смотреть?

– Нет. Не будет.

– Она не хочет?

– Она вообще не спрашивала об этом.

У меня не осталось вопросов, поэтому я закрыла глаза. Мама выключила свет и еще с минуту терла мне спину. Когда я вновь открыла глаза, рядом ее уже не было. На часах было около часа ночи. Я села в постели. Я была очень зла на себя, поскольку умудрилась все пропустить. Я планировала по крайней мере послушать шоу или подслушать, как остальные его смотрят.

Индикатор зарядки на камере все еще горел красным светом. Наплевать. Я все равно поднялась и забрала с собой в кровать и камеру, и записную книжку. На обратном пути я отключила радио. Очки я оставила на шкафчике. Без них по бокам все выглядело несколько расплывчатым, но в целом я могла обходиться и без очков.

Я вслушалась в ночь во все уши, но внизу все было тихо. Я включила светодиодную лампочку камеры и направила ее на записную книжку. Я просмотрела записи за прошедший день и решила удалить следующее: мой видеопробег по дому и заднему двору; десять минут секретной съемки входящих и выходящих из трейлера телевизионщиков; восемь минут дистанционной съемки ребятишек семейства Кокс, играющих в баскетбол, перед их гаражом; съемку снимавшей меня на собственную камеру Дженн (она показала мне язык прежде, чем первой отвернулась); кадры закрытой двери в комнату Марджори.

Записную книжку я спрятала под подушку и, открыв флип-скрин камеры, удалила несколько файлов, а заодно отсмотрела самые свежие кадры с вечеринки по случаю премьеры, в том числе разговор между Барри, отцом Уондерли и человеком в пиджаке и галстуке. Микрофон не зафиксировал их беседу. В кадре было видно только, что они чокаются пластиковыми стаканчиками и обмениваются рукопожатиями в своем междусобойчике. Потом все пожелали «Спокойной ночи, Мерри». Их возбужденный хор треском отозвался в маленьком динамике камеры. Лица провожавших меня дергались и расплывались в кадре, пока я проходила мимо них. Я все пересматривала файл в надежде определить по голосам, кто искренне желал мне «доброй ночи».