– А ты на одном с ним языке разговариваешь.

Спрашиваю его о мальчишках.

Тянется к моей руке, проводит пальцем внутри моего запястья.

– У тебя мягчайшая, совершенно бархатная кожа. – Помолчав, говорит: – Мальчишки мои нормально. Знают, что мы с тобой сегодня встречаемся. Джон все еще на пену исходит насчет твоей похвальбы о мини-гольфе.

Пьет он так себе, и мне это нравится. Берем по пиву, затем переключаемся на воду. Приносят мидии, от них пахнет вермутом и луком-шалотом.

– Видел в среду твою подругу Мюриэл.

Темы его занятий по средам я избегала. Там мог присутствовать Сайлэс, и вышло бы странно. И от одного лишь слова “Мюриэл” у меня внутри все перевернулось.

– Что? Вы поссорились с ней?

– Я дала ей свой роман четыре дня назад.

– Мне не дала.

– После того, как тебя передернуло в дендрарии? Нет, не дала.

Он смеется, будто полностью про это забыл.

– Я был какой-то дерганый. Прости. Есть ли вести от Мюриэл?

– Никаких. – Налетает очередной приступ тревоги, добавляет вольтажа.

Он кивает, вскрывает мидию.

– А те писатели, с которыми ты на свидания ходила, – произносит он, – там известные есть?

Качаю головой.

– Только ты. До масштаба двух кварталов по крайней мере.

Приносят первую перемену. Старик и его собеседники с соседнего столика собираются уходить, оглядывают Оскарова окуня, голова у рыбы свисает с тарелки.

Оскар поворачивает глаз рыбы на старика:

– “Ободки у зрачков, как фольга, на которую смотришь сквозь линзу из тусклой слюды”89.

– Бишоп, – говорит старик. – Тридцать три несчастья. – Он до того стар, что годится ей в современники.

– И впрямь, – говорит Оскар.

– Надеюсь, вы со своей девчушкой проведете прекрасный вечер, – говорит старик и удаляется, шаркая, к своим друзьям, женщины узловатыми пальцами поправляют на себе шелковые шарфы.

Оскар склоняется ко мне.

– Он правда сказал “с девчушкой”?

– По-моему, да.

– “Со своей девчушкой”?

Подходит официант, спрашивает, как у нас всё.

– Ну, моя рыба умерла, – отвечает Оскар. – А вот она – не моя девчушка.

Официант смеется. Похоже, ему хочется задержаться при нас – как мне в тот день в обед. Чтобы сбагрить его, прошу добавки пармезана.

Когда мы завершаем трапезу, он забирает тарелки и приносит нам шоколадный торт и манговый шербет.

– Комплименты от шефа. Он поклонник вашей работы, – говорит официант Оскару.

Оскару приятно, но он, вопреки моим ожиданиям, ни удивлен, ни польщен.

– Большое спасибо, – говорит он.

Десерты хороши. Все было хорошо, но и близко не гребешки Томаса и не пудинг из бананового хлеба Элен.

Приносят чек, я даже не делаю вид, что лезу в сумочку. У меня и сумочки-то нет. С собой только шлем, под стулом.

– Я не готов к тому, чтобы ты от меня укатила. Прогуляемся немножко?

Идем к Коммон. Студенты курят на скамейках, коленки торчат, ноги босы. Сколько-то их пинает в темноте футбольный мяч. Все еще странно не быть среди них, не быть студенткой этим сентябрьским вечером.

У ворот игровой площадки Оскар показывает мне место на турнике, где Джон с чьим-то еще ребенком стукнулись головами, и качели, где Джеспер застрял в прошлом году и никак не мог выбраться.

– Я б еще три книги мог написать за то время, что здесь проторчал, – говорит он.

Проходим под кленом, что уже начал сыпать листьями. Они похрустывают у нас под ногами и испускают дух осени. У меня когда-то были мозоли от лазилки и финтов, которые я выделывала часы напролет, чтобы выпендриться перед мамой. Они с Хави умели прекрасно делать вид, будто моя ловкость на турнике интересует их больше всего.

На Чонси-стрит показываю ему место, где мы жили с Нией, Эбби и Расселлом, а через две двери он показывает дом, в котором, по его словам, они с женой снимали целый год, когда только-только поженились. Не спрашиваю, когда это было, не хочу знать, не одновременно ли мы жили здесь. Проходим мимо семейного общежития, и он говорит, что здесь обитали его родители, когда отец учился на последнем курсе, и рассказывает историю, как его мать чуть не спалила весь дом – у нее загорелась тряпка, и то же самое чуть не случилось дома у него.

Останавливается напротив здания в конце квартала. Внизу горит свет, синие проблески телевизора в углу.

– Вот и пришли.

Это квадратный, безупречно симметричный особняк в колониальном стиле, четыре окна в первом этаже смотрят на улицу, четыре во втором, пара спальных на третьем. Серый с белой отделкой и черными ставнями. В конце короткой подъездной дорожки стоит баскетбольная петля и щит на столбе, у черного основания навалены мешки с песком. Жизнь Оскара.

Смотрю, как он сам на все это смотрит. Понять, чтоґ он чувствует, не получается. Поворачивается ко мне.

– Мама смотрит новости. У нее любовь к Теду Коппелу90.

Наверху три окна темны, в одном тусклый зеленый свет. Ночник, наверное.

– Мальчики спят в одной комнате?

– Когда меня нет дома. Джеспер забирается к Джону в постель. К рассвету оба оказываются у меня.

Ему важно предъявить это мне. Я беру его за руку, он тянет меня к себе, целует в висок, мы вновь смотрим в окна, словно дом и все, что внутри него, принадлежит нам обоим.

Встречаюсь с Сайлэсом в кинотеатре на Чёрч-стрит. Выбираем места поближе к экрану. На Сайлэсе полосатая шерстяная шапка, он не снимает ее весь фильм, мы не соприкасаемся. Ни разу в жизни я не сознавала несоприкосновение с другим человеком так ярко. Два с половиной неприкосновенных часа “Мёрчанта-Айвори”91. После возвращаемся в его квартиру в Северном Кембридже. Три лестничных пролета, застеленных линолеумом. Сайлэс теребит замок, в квартире пахнет так же, как у него в машине, плюс табак и бекон. Иду за ним по коридору мимо двух закрытых дверей. За второй дверью какой-то мужик фальцетом симулирует оргазмы, протяжно и громко.

Сайлэс стучит в стену.

– Мечтать не вредно, Даг. – Ждет меня в конце. – Извини.

Заходим в кухню. Достает две бутылки пива из холодильника, открывает их, зацепившись крышечкой за ручку выдвижного ящика. Крышки падают ему в раскрытую ладонь, он бросает их в мусорку. Садимся за липкий столик в углу. Стулья близко друг к другу, и Сайлэс не раздвигает их подальше. На столе ручка и газета. Кто-то разгадывал кроссворд. Сайлэс берет ручку и пододвигает газету к себе, и я надеюсь, что нам не придется доразгадывать. Не люблю кроссворды. Не люблю никакие шарады, “Скрэббл” и прочие игры в слова, какие полагается любить писателям. Но Сайлэс переворачивает газету, и там оказывается фотография Кена Старра92, которому Сайлэс подрисовывает длинные волосы, похожие на угрей, затем резко откладывает ручку.