– Ладно. Спасибо. – Я быстро выбираюсь наружу, пока он не успел подумать, будто я чего-то жду. Однако после того, как он уезжает, жалею – могла бы и помедленнее.

Вставляю ключ в замок. Я в подходящем настроении, чтобы позвонить маме, – в настроении счастливом, как перемена ветра. Прикидываю время в Финиксе. Почти полдень. Идеально. Язычок отщелкивает, и я вспоминаю, что она умерла.

Оскар звонит мне в тот день после обеда, когда мы в “Ирисе” готовим зал.

– У меня тут мама в резерве, – говорит он. – Полна решимости отказаться от своей встречи в группе поддержки, чтобы помочь своему обвороженному сыну. – Пауза с прикрытой трубкой. – Велит сказать тебе, что это не встреча в группе поддержки. Это киноклуб. Участвуют очень умные женщины – доктора наук, как она сама, чтоб ты знала. Завтра вечером. Сможешь освободить? – Понижает голос до преувеличенного шепота. – Она считает, что ты для меня слишком молода. – Вой на заднем плане. – Говорит, что она такого не говорила.

У него есть мать, а у меня нет.

Календарь на стене прямо передо мной. Маркус только что составил новое расписание. Завтра у меня нет смен.

– Погоди, я гляну.

Прикрываю трубку рукой. В кабинете я одна, меня никто не видит. Стою долго. Думать не получается. До новой встречи с Оскаром хочу еще разок сходить с Сайлэсом. Такое ощущение, будто в легких у меня бесформенный шар, из-за которого не очень много места для воздуха.

Влетает Маркус.

– Слазь с моего телефона.

Убираю руку с трубки.

– Ага. Я свободна.

По дороге обратно в кухню обдумываю одну сцену из моей книги. Дана велит мне помочь ей подготовить стол на двенадцать человек, но вместо этого я отправляюсь в бар и записываю новую мысль на коктейльной салфетке, сую ее к себе в карман фартука. У меня в ящике стола набирается для следующего черновика целая стопка записок на салфетках и копиях чеков.

Весь вечер не удается стряхнуть беспокойство. Обычно его снимает беготня на смене. В оживленный вечер нет времени осознавать ни ум, ни тело. Существует лишь добавка прованской заправки на 21-й, напитки на двойку и два столика закусок одновременно. Короткие шуточки с Гарри, Виктором и Мэри Хэнд, когда сталкиваемся у компьютера или окна выдачи. Всегда получается раствориться в суете. Но в этот вечер не могу. Остаюсь отдельной. Впервые напряжение от работы не мешает мне осознавать напряжение в теле. Усиливает осознание.

Когда все завершается и мы подбиваемся, Гарри похлопывает меня по голове.

– Что тут происходит?

Объяснить я не в силах, а потому отвечаю:

– Мне кажется, надо сказать Оскару о Сайлэсе. В смысле, у Оскара дети.

– У тебя с ним состоялась прогулка и пиво. Я бы поостерегся мужика, который тащит к себе слишком быстро. Несколько преждевременное обязупление. – Смеется собственной шутке, а затем идет поделиться чаевыми с кухней. У него новая влюбленность – в сумрачного линейного повара. Наблюдаю, как он с надеждой протискивается за кухонную дверь. Мудрость о любви разводить он умеет, но разбирается в ней не лучше моего.

Встречаюсь с Оскаром в маленьком ресторане под названием “Аранча” где-то возле Брэттл-стрит. Не хотелось, чтобы он забирал меня и видел, где я живу. Пожелал бы зайти и оглядеться.

Разговаривает с какой-то парой снаружи на тротуаре. Увидев меня, отходит от них.

Целует в щеку.

– Третье свидание. – Целует в губы. – У меня для тебя есть кое-что. Закрой глаза.

Чувствую, как мою голову покрывает что-то жесткое.

– Идеально сел.

Тяну руки к предмету. Велосипедный шлем. Снимаю. Он серебристый, обтекаемый и, очевидно, обошелся дорого.

– Спасибо. Он чудный.

Смеется.

– Обещаю купить тебе что-нибудь почуднее. Но я теперь по крайней мере не беспокоюсь, что ты размозжишь себе череп.

Берет меня под руку, и мы спускаемся по кирпичным ступенькам в подвальный ресторан. Он крошечный. Восемь столиков. У дальней стены бархатный занавес отделяет зал от кухни. Запахи исключительно средиземноморские: нагретый “бальзамик”, моллюски, инжир. Я проголодалась. Надеюсь, он закажет два блюда. Ждем в дверях, чтобы нас кто-нибудь встретил.

– Что это за люди, с которыми ты разговаривал?

– Том и Филлис Макграт. Вышли прогуляться. – Мнется. – Она читала мою книгу. Опознала преступника.

– Тот снимок вообще на тебя не похож. – Строю суровое лицо и прищуриваюсь, как ковбой-курильщик.

– Я так выгляжу. – Пытается принять соответствующую позу.

– Ты вообще на себя не похож. – За тройкой женщина, разглядывает его. Он пригож – эти его глаза, густая медная буря волос. Понижаю голос. – А часто бывает, что тебя люди узнают?

– Недостаточно. – Смеется. – В этих краях – время от времени. Я имею в виду этот квартал. Ну, еще рядом, может. А вот на Сентрал-сквер – и думать нечего.

Администраторша появляется из-за бархатного занавеса, проводит нас к столику. Круглый, деревянный, без скатерти, без цветов. Вместо свечки здесь маленькая лампа со старомодной цепочкой. Накрывать и раскладывать здесь можно молниеносно.

– Ты, значит, видела фотографию, но книгу не читала? – говорит Оскар.

Ловит меня врасплох.

– Я собиралась сходить в библиотеку.

– О, в библиотеку. Это поддержит мои продажи.

Появляется официант, поднимает наши бокалы над столом, наливает в них воду, перечисляет фирменные блюда. Он старше Оскара. Этой работой занят не один десяток лет, сразу видно. Говорит, что каре ягненка подается со спаржевой фасолью и “усладой джентльмена”87.

Оскар поднимает голову.

– Кто сочиняет это меню? Хью Хефнер?88

Морщусь. С такими вот маститыми официантами дурака валять не стоит. Но дядька веселится. Смех у него громкий, наполняет весь зал. Не сразу удается ему взять себя в руки.

– За весь вечер никто ни слова не проронил. Убиться можно.

Оставляет нас созерцать меню. Вижу, как он уходит в недра заведения и передает другому официанту, что сказал Оскар. За соседним столиком свитер пожилого клиента соскальзывает со стула на пол, и Оскар подбирает его, они коротко обмениваются репликами насчет бутылки вина у старика на столе, вино из Австралии, где, как выясняется, Оскар прожил год.

Официант возвращается, Оскар заказывает нам на двоих мидии и морского окуня. Заказываю креветки на гриле и тальятелле. Прошу гнать закусь вместе с основным. Он кивает и уходит, Оскар замечает: