Глядя на нее, парижане без тени сомнения констатировали:

– Вот королевская шлюха.

После завершения торжеств Генрих IV поселил Габриэль в роскошном особняке Бушаж и обратился к папе римскому с прошением аннулировать его брак с Маргаритой Валуа. Маргарита, пребывавшая в ссылке в Оверни, отказалась дать свое согласие, ибо не желала, чтобы ее место заняла «какая-то потаскушка». Чтобы утешить возлюбленную, Генрих пожаловал ей титул герцогини де Бофор, а всех троих детей узаконил как принцев крови, c титулом герцогов Вандомских – такое произошло в первый раз, но стало важным прецедентом. В народе же Габриэль немедленно окрестили «герцогиней из грязи».

Родители уже видели в Цезаре наследника престола, будущего короля Франции. Новоиспеченная герцогиня теперь проживала в особняке рядом с Лувром, который сообщался с дворцом потайным ходом, денно и нощно охраняемым четырьмя гвардейцами. Габриэль обрела необыкновенную власть, Генрих раздавал свои милости и принимал решения только с ее одобрения. В обществе ее считали «почти королевой». Она настаивала на том, чтобы Генрих женился на ней как можно скорее. В доказательство серьезности своих намерений Генрих надел ей на руку перстень, который во время коронации символизировал его обручение с Францией. Такое явное святотатство буквально вывело из себя ближайшее окружение короля.

Папа Клемент VIII соглашался аннулировать брак Генриха только при условии, что он вступит в брак с принцессой, достойной его положения. Трудно сказать, кто и когда подал Генриху мысль жениться на отпрыске богатейшей семьи Европы, уже засидевшейся в невестах Марии Медичи. Возможно, его подтолкнул к этому огромный долг перед банкирским домом Медичи, возможно, тут были замешаны интриги со стороны папы Клемента VIII и дяди невесты, герцога Фернандо I, бывшего кардинала[43]. Факт остается фактом: обещав жениться на Габриэль, Генрих начал тайно вести переговоры о женитьбе на Марии Медичи. Упорствовавшая до сих пор Маргарита Валуа заявила, что даст согласие на развод, если король женится на девице из рода Медичи. Но Габриэль даже не подозревала об этом, ибо Генрих пообещал ей бракосочетание по завершении пасхальных празднеств. Воодушевленная фаворитка произнесла историческую фразу:

– Только Бог и смерть короля помешают мне стать королевой Франции! – она пребывала на седьмом месяце беременности и деятельно принялась за приготовления к свадьбе, заказав подвенечное платье, занавеси и гобелены для своей будущей спальни во дворце.

По легенде, Габриэль все-таки посетила нескольких предсказателей, чьи пророчества несколько смутили ее. Один заявил, что она никогда не выйдет вновь замуж, другой – что умрет молодой и не увидит следующей Пасхи, третий – что ребенок погубит все ее надежды. Эти предсказания смутили женщину, и Габриэль беспрекословно последовала совету близких расстаться с королем на время Страстной недели, дабы лишний раз не впадать в грех. Она отправилась в Париж к тетке и во вторник после церковной службы отобедала у друга короля, итальянского финансиста, флорентийца Себастьяно Дзаметти. За десертом почетная гостья отведала лимонного шербета, показавшегося ей, впрочем, горьковатым. К вечеру ей стало плохо, неделю она жестоко мучилась. Начались преждевременные роды, лекарям пришлось по кусочкам извлекать мертвого младенца, Габриэль потеряла слух и зрение, испытывала ужасные боли. 10 апреля 1599 года несчастная скончалась. Пока ее готовили к погребению, отец Антуан д’Эстре срочно вывозил содержимое богатого особняка дочери, а тетка снимала с пальцев трупа драгоценные перстни.

Знаменательно, что при известии о смерти сей великой грешницы папа Клемент VIII, который не спешил аннулировать брак Генриха с Маргаритой Валуа из опасения, что король женится на своей любовнице, произнес загадочную фразу:

– Господь позаботился о сем!

Генрих, который в силу обстоятельств не успел проститься с любимой женщиной, чрезвычайно горевал и заявил:

– Корень моего сердца умер и никогда более не даст отростков…

Это не помешало ему вскоре настолько увлечься белокурой дочерью графа д’Антрага Генриэттой[44], что он опрометчиво дал письменное обязательство жениться на ней, если красавица родит сына. К сожалению, разразившаяся над родительским замком гроза настолько испугала девицу, что у нее случился выкидыш, а потому в декабре 1600 года Генрих IV вступил в брак с Марией Медичи. Монарх был чрезвычайно чадолюбив. Королева родила ему трех сыновей и трех дочерей, но наряду с ними он воспитывал во дворце трех детей Габриэль д’Эстре, сына и дочь от Генриэтты д’Антраг и сына от графини де Море. Это очень не нравилось старшему сыну Людовику, наследнику престола. Как-то раз, когда зашла речь зашла о Цезаре и Александре, сыновьях Габриэль, малолетний принц заявил:

– Они – другая порода собак (дофин обожал животных). Они не были в животе матушки. Я, мои братья и сестры – мы другой породы, лучшей.

Генрих IV позаботился о наделении детей Габриэль землями и деньгами, так что они не испытывали нужды ни в чем. Младший сын Александр избрал стезю служения Господу и, естественно, потомства не оставил; дочь Катрин вышла замуж за герцога д’Эльбёфа и потомки носили уже другую фамилию, так что род герцогов Вандомских продолжился по линии Цезаря: у него родились сын Людовик, герцог Вандомский, сын Франсуа, герцог де Бофор и дочь Элизабет (1614–1664).

Принцессы-бесприданницы

Впрочем, от двух последних продолжения рода также ожидать не приходилось, поскольку герцог де Бофор, будучи рыцарем Мальтийского ордена, дал обет безбрачия, что совершенно не мешало ему регулярно вступать в связь с прекрасными дамами. Неизвестно, почему Элизабет засиделась в девицах, вполне возможно, потому, что отец, чрезвычайно кичившийся своей королевской кровью, не считал претендентов на ее руку достаточно родовитыми. В результате она вышла замуж поздно и за человека на десять лет моложе ее. Необыкновенно родовитый герцог Шарль-Амедей де Савойя-Немурский (1624–1652) был сказочно красив и совершенно лишен чувства ответственности.

Он растратил как свое значительное состояние, так и огромное приданое жены на царский образ жизни, участие в движении мятежной Фронды против королевской власти и многочисленных любовниц. По мнению Шарля-Амедея, его участие в этом мятеже не было оценено достойным образом: король лишь укрепил свою власть, а бывшим бунтовщикам в знак примирения и прощения были брошены кости в виде должностей, пенсий, доходных мест и тому подобного. В частности, его шурин де Бофор был назначен губернатором Парижа. По мнению же герцога де Савойя-Немур, это место было должно отойти к тому, «кто обладает лучшей шпагой». Дабы доказать обоснованность своего требования, он вызвал герцога де Бофора на дуэль, а тот совершенно хладнокровно убил его.

Вдова Элизабет, женщина набожная и исполненная христианского смирения, осталась одна с двумя дочерьми, Жанной-Батистой и Мари-Франсуазой (трое сыновей умерли во младенчестве).