Князю Федору, читавшему дядюшкины письма, иногда казалось,что он снова сидит перед шахматной доской напротив светлейшего, которыйзатаился, обдумывая следующий ход.

Как пойдет Меншиков? Что предпримет? Не замечать охлажденияцаря он не мог. Если даже допустить, что он сам не подозревал о тучах,сгустившихся над головой, у него было немало прихлебателей, готовых донести доего ушей молву, носившуюся среди придворных. То есть исходить следовало изтого, что он видел опасность.

Ну и что?

Василий Лукич не сообщал Федору ни о каких решительных шагахсветлейшего – только о том, что он расслабился до неузнаваемости. То лиМеншиков тешился иллюзиями: помолвка Марии свершилась, царь не посмеет еерасторгнуть? Какая глупость: как будто он сам же не содействовал предыдущемуцарю расторгнуть даже не помолвку – брак с ненавистной Евдокией Лопухиной изаточить ее пожизненно в монастырь! То ли он смирился со своим падением и считает,что все утрачено безвозвратно и восстановить прежние отношения с царемневозможно? Слабо верилось! Меншиков – смирился? Меншиков – покорился судьбе?Да разве что в помрачении рассудка! Но никто не мог вообразить егорасслабленным… никто, кроме князя Федора, хорошо знавшего, как действует начеловека мятный яд Экзили. И все-таки даже он не верил, что ничтожная доза вмигсокрушила такого колосса, как Александр Данилович Меншиков. Может быть,светлейший втихомолку обдумывал события и строил планы снова прибрать к рукамнареченного зятя и нанести удар по Долгоруковым раньше, чем они сумеютрасправиться с ним?

Конечно, как ни изощрялся князь Федор в этой воображаемойшахматной партии, он не в силах был в точности представить себе ход мыслейсветлейшего. Но одно мог утверждать доподлинно: у Меншикова не было возможностиповторить то, что он сделал в памятную ночь 28 января 1725 года, когда умерВеликий Петр, а руками неистового Алексашки на престол была возведенаЕкатерина. И хоть власти и влияния у него теперь прибавилось, это было уже неважно. Тогда он имел многочисленных сторонников и действовал от именипретендовавшей на трон Екатерины – теперь он остался в одиночестве, был лишенсообщников, готовых привести в движение гвардию; именем императора действовалне он, а его противники. Его боялись уже меньше… но больше ненавидели за то,что еще боялись.

А письма Василия Лукича в Ракитное становились все болеечастыми, нервно-ждущими, и приносили все новые и новые сведения.

Настал день именин Меншикова. Светлейший приглашал царя ссемейством пожаловать к нему в Ораниенбаум, куда по выздоровлении АлександраДанилыча перебралась вся его семья. Царь сначала обещал, а потом сказал, чтоему некогда, есть свои занятия в Петергофе (он уехал туда, еще когда «батюшка»лежал недужен): «Может себе Меншиков праздновать именины и без царя!»

Получив сие известие, Федор ощутил, что у него задрожалируки от нетерпения. Он уже не сомневался, что вот-вот получит письмо, где будетупомянуто о расторжении помолвки Петра и Марии… но завтрашний день принес иныеновости.

3 сентября Меншиков назначил освящение своей новой домовойцеркви в Ораниенбауме. Верно, он надеялся, что при этом торжестве прекратитвозникшие недоразумения и совершенно помирится с царем. Он пригласил на освящениеПетра и сестру его, но не счел нужным позвать Елисавет, которую, естественно,не терпел за любовь к ней царя и притом считал соперницею своей дочери. Царь неприехал. Великая княжна Наталья тем более отказалась. Церковь освящена была безимператора и высочайшей фамилии, хотя съехалось много знати. Долгоруковых межними не было, однако им сделались от своих людей известны все подробности пира,а через них, конечно, и царю. Особенно старательно Иван Долгоруков преподнесновость о том, что-де Меншиков, забывшись в своем величии, сел на место,приготовленное для самого царя…

Возможно, Александр Данилыч наконец почуял неладное,возможно, кто-то дал ему совет. 5 сентября рано утром он уже был в Петергофе ихотел повидаться с царем. Однако Петр ни свет ни заря уехал на охоту. Меншиковпытался обратиться тогда к великой княжне, но та не захотела с ним встретитьсяи, когда Меншиков к ней уже входил, сбежала через другую дверь. Получив такиегрубые доказательства, что брат и сестра не хотят с ним встречаться,светлейший, верно, в помутнении рассудка, отправился к Елисавет, поздравил ее сгрядущими именинами (она его не пригласила, отмолчалась) и стал жаловаться нацаря и судьбу: мол, видя к себе государеву немилость, ему ничего более неостается, как удалиться от двора.

«Разумеется, старый плут скинулся такой лисой, чтобы всезаохали, запричитали: мол, не покидай нас, Данилыч! Куды нам без тебя! –саркастически писал Василий Лукич, и внимательный глаз Федора видел, какрадостно дрожало его перо, оставляя брызги на бумаге. – Но Елизавете Петровнехватило величия презрительно смолчать, и Левиафан (это новое прозвище, данноеМ. сестрицею государевой, весьма прижилось при дворе!) несолоно хлебавши отбылв свой дом в Петербурге, где его ожидала самая неожиданная и увесистаяпощечина: его императорское величество еще давеча отправил туда генерала имайора гвардии Салтыкова с приказанием Верховному тайному совету перевезти всецарские экипажи и царские вещи из дворца Меншикова в царский Летний дворец!»

Итак, свершилось то, к чему князь Федор приложил столькостараний! Дитя отошло от «батюшки», птенец вылетел из гнезда. Что жевоспоследует дальше?

Утро не замедлило принести новое письмо из Петербурга, иФедор распечатал его с таким нетерпением, как умирающий от жажды вскрывал бысосуд с вожделенным питьем.

Верховный тайный совет получил через барона Остермана,царского воспитателя, государево повеление такого рода (Василий Лукич списалего слово в слово): «Понеже мы восприняли всемилостивейшее намерение сегоднясобственною особою председать в Верховном тайном совете и все выходящие от негобумаги подписывать собственною нашею рукою, то повелеваем, под страхом царскойнашей немилости, не принимать во внимание никаких повелений, передаваемых черезчастных лиц, хотя бы и чрез князя Меншикова».

В пятницу, 8 сентября, Верховный тайный совет отправилмайора гвардии Салтыкова снять почетный караул при доме Меншикова, данный емупо званию генералиссимуса, и объявить светлейшему, что он состоит под арестом.

* * *