Посреди просторного загона дремал огромный бык – ну истинныйЗевс, подумали те, кто помнил Овидиевы сказки про метаморфозы громовержца!Пусть не белый, а рыжий, огненный – он был поистине великолепен, а его крепкуюкурчавую голову венчали такие рога, что зрителей пробрала дрожь.

– Таковых ты в Мадриде видал? – горделиво спросил Петр,повернувшись к князю Федору, который в этот момент исподтишка поглядывал наМарию, любуясь упругой стройностью ее стана, а потому захлопал глазами, будтопровинившийся школяр:

– Нет, не видал, ваше величество! Там таких и не бывает, гдеим!

– А как думаешь, сей красавец для корриды способен? – неотрывая от бычары восторженного взора, шепнул Петр.

– Ваше величество, неужто… – пробормотал князь, искреннеужаснувшись внезапной догадке, но царь небрежно отмахнулся:

– Этому красавцу под вечер должны корову привести на случку:я вчера сие наблюдал и позавчера тоже. У него сейчас время есть для другой забавы,а у меня – охота. Устроим с ним корриду! – И грозно свел брови на дружныйвскрик ужаса: – Молчать, дурачье, все! Бабы! Я царь – моя воля. Только чур – япикадор, а вы – зрители. И не мешать!

Женщины глядели на него онемев; Долгоруковы недоверчиво переглянулись.

– Дайте ваши ножи! – скомандовал Петр; Елисавет и Наталья,не посмев возразить, вынули из ножен свои охотничьи ножи, отдали ему. Мариятолько руками развела в знак того, что не снаряжена как подобает; царьнедовольно фыркнул, и лютый, азартный блеск его глаз пригвоздил всех к месту.

Никто и пикнуть не успел, а Петр уже был в загоне. Конь его,чуя неладное, зауросил было, но всадник до крови раздирал ему бока шпорами,вынудив приблизиться к спящему быку.

Впрочем, рыжий увалень уже проснулся и сонно глядел однимглазом, медленно поворачивая голову, слишком ленивый и благодушный, чтобы дажеглядеть в оба на непрошеного гостя.

Петр, удерживая обеспокоенного коня шенкелями и шпорами,примерил к ладони один из ножей, размахнулся, метнул… мимо! Над головой быказагудели доски; рыжий лениво махнул хвостом, словно отгонял муху.

Елисавет прыснула. Федор глянул недоверчиво – да неужто онане понимает, что тут сейчас произойдет?! Нет, никто пока не проявил особогобеспокойства, только Мария побледнела. Федор, как всегда, при взгляде на неезабылся, как если бы созерцал не лицо живой женщины, а замечательный красотоюцветок, и пропустил мгновение, когда император метнул второй нож – тожепромазав. Но при этом он испустил такой разочарованный вопль, что быкобеспокоенно вскинул голову, поглядел на докучливую помеху и, медленноподнявшись на ноги, издал короткий предупреждающий рев.

Конь отпрянул, и Петр еще глубже вонзил шпоры, пытаясь егоудержать на месте. Бока коня окрасились кровью, и бык раздул ноздри, почуявэтот запах. Хвост его беспокойно заметался, и Федор понял, что хозяин загонаначинает злиться. Петр удовлетворенно присвистнул, глядя прямо в крупные,широко расставленные бычьи глаза. Но звери не выносят пристальногочеловеческого взгляда, и бык рассердился не в шутку. Он опустил голову, опасноповодя рогами, роя копытом землю, хлеща себя хвостом по крутым бокам.

– Петенька, братец! – слабо пискнула Наталья и, словноподавившись, умолкла: Петр кинул третий нож, на сей раз выхватив его из своихножен. То было его последнее оружие, и оно угодило быку точно в загривок низкосклоненной головы.

Рев, раздавшийся вслед за этим, заставил лошадей испуганноотпрянуть от забора, так что зрителям потребовалось некоторое время, чтобысправиться с ними и вновь занять свои места вокруг импровизированной арены. Впервое мгновение они ничего не могли разобрать в клубах взрытой пыли, а потомдружный крик ужаса исторгся из их уст.

Покатавшись несколько мгновений по земле и пытаясьизбавиться от боли в загривке, бык еще глубже загнал туда нож и, обезумев,вскочил. Увидел человека на лошади и бросился на него.

Петр натягивал поводья и кричал, пытаясь развернуть коня кпротивнику. Пена летела с удил хлопьями, но конь уже не повиновался наезднику.

Началась бешеная скачка по кругу, в которой трудно былоразобрать, то ли лошадь гонится за быком, то ли бык за лошадью. Однако скакун,летя изо всех сил, сделал лишь несколько кругов по арене, когда бык стал егонастигать, и стало ясно, кто преследователь, а кто преследуемый.

Петр махал одной рукой, что-то крича, но Федор никак не могпонять, что он кричит: нос? дождь?

– Нож! – догадалась Елисавет. – Он кричит: «Нож!»

– Господи, – простонала Наталья, – да ведь у него неторужия! – И она в полуобмороке поникла на шею коня.

Федор оглянулся на оставшихся зрителей.

Маша прижала руки ко рту, еле сдерживая крик.

Иван Долгоруков стоял на стременах, одной рукой шаря попоясу, пытаясь вытащить нож, однако ремешок расстегнулся и ножны упали наземь;Ванька же все шарил, шарил безотчетно, как бы не соображая, что делает, в товремя как глаза его были устремлены в облако коричневой пыли, поднимавшееся надзагоном. Лицо его было совершенно обалделое, в отличие от возбужденного лицаЕлисавет, глаза которой горели нетерпеливым ожиданием, губы шептали молитву, иФедор вдруг с непостижимой отчетливостью понял, что она молится… молится осмерти царя!

Он умрет – и ей прямая дорога на трон, возможно, возможно!

Наталья лишилась чувств, осознав: со смертью брата она будетпредана забвению, вечному одиночеству, унылому девству – монастырю, быть может!

Ванька своим куцым умишком пока еще не сообразил, чем длянего чревата трагическая гибель царя, добро или зло сулят Долгоруковымвозможные перемены.

Мария ломала пальцы: для нее в царевой смерти была смертьотца – ведь Елисавет, взгромоздись она на трон, первым пошлет на плаху Меншикова!

Да, почти все зрители этой забавы, которая неожиданнооборачивалась трагедией, вмиг просчитали свое будущее, как если бы древниеволхвы показали им картины грядущего в заветном студенце-провидце… и Федор тожемгновенным зорким оком глянул вперед.

Ждать от неистовой Елисавет согласия на брак с Марией –безумие! Первое, что сделает Елисавет, – заточит ненавистную государеву невестув монастырь!

Он еще думал, еще размышлял, а руки уже поворачивали коня, аноги уже вонзали шпоры.

Тонкий, отчаянный вопль Марии долетел словно издалека, нокнязь Федор сейчас не остановился бы, даже если бы она схватила его обеимируками, попыталась удержать.