Она, конечно, была не так проста, как мужчины, передкоторыми Маша пыталась изображать возмущение придуманной Федоровой неловкостью.Елисавет видела больше, ощущала глубже, перед ней притворяться не стоило – этоМаша поняла сразу и бросилась в бой, высоко вздернув подбородок.

– Не выношу бессмысленной жестокости! – надменно бросилаона, не потупляя взора перед бесстыжими глазами Елисавет. – Удали не вижу,чтобы в смерть загонять безоружных и не щадить самых верных!

Она кивнула в сторону перепуганной борзой, которая жалась кногам стремянного, однако все собравшиеся вмиг поняли смысл ее слов: онанамекала на своего отца, который сделал все, чтобы возвести на престол этогомальчишку, с ненавистью крикнувшего: «Я его в струнку поставлю!» Это понялиприсутствующие все до одного – кроме Петра, который был слишком юн, слишкомзол, а потому слышал только то, что слышал.

– Уж вы бы лучше помолчали бы, сударыня! – неучтивоотмахнулся он от невесты. – Вот не люблю, когда берутся судить о том, в чем незнают толку! Ежели вашему рассуждению следовать, надобно охотиться только намедведя – и то один на один, с рогатиной! Для англичан, к примеру, охота – недобыча пропитания, а от веку sport, споот, – он неловко выговорил чужое слово.– Они ради доблести гоняются по полям на конях за безоружною лисицею ссобаками…

– Осмелюсь возразить, ваше величество, – снова, но уже подоброй воле, согнул спину князь Федор, с бесстрашием влюбленного бросаясьотвлекать внимание рассерженного государя от своей спасительницы, – английскиеохотники скачут за лисицею обыкновенно без собак и норовят затоптать еекопытами или засечь с седла плетками. Собаки в такой скачке, как можете видеть,одна только помеха, ибо под ногами коней путаются. Наша же, русская, охота, коязаключается в травле и ловле зверей борзыми собаками, возникла первоначально уарабов, затем перешла к монголам, а уж от них, во время татарского нашествия,сделалась известною и у нас. Особливо распространилась она в Московскомгосударстве во времена Иоанна Грозного, когда после взятия Казани многотатарских узбеков[28] были переселены в Ярославль и Кострому. С той поры иповелось разведение русских борзых, и, хотя прадед ваш Алексей Михайловичтешился по преимуществу соколиной охотою, бояре его занимались охотой псовою.

Петр слушал зачарованно, мгновенно забыв обо всем прочем.

– А во Франции? – живо спросил молодой царь. – Видел тыохоту французских королей?

Федору пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдержатьсудорогу отвращения.

– Да, привелось однажды, – пробормотал уклончиво, прогоняявоспоминания об убийстве прекрасного, благородного оленя, столь измученного,израненного, искусанного собаками, что он почти с охотою подставил гордую шеюпод завершающий удар королевского кинжала. Венценосному охотнику ничего не надобыло на этой охоте делать, как только сойти с коня и картинно убить ужеполумертвого оленя, однако безнадежный, мученический взор невинной жертвы долгопреследовал потом Федора. – Зверство это, ничего больше! – буркнул он почтигрубо. – Коррида, ей-богу, и то милосерднее!

– Коррида? – нахмурился Петр, вспоминая. – Ах да, это вИспании… бой быков!

– Вернее сказать, бой человека с быком.

– Да, я что-то читал, – пренебрежительно отмахнулся Петр. –Человек для развлечения прекрасных сеньор крутит перед быком красной тряпкою ибегает туда-сюда. Но это ерунда. Тут ведь охотник не человек, а бык!

– Не совсем так, ваше величество! – возразил Федор. – Это иесть охота, пусть она и происходит на огороженной арене, под взорами зрителей изрительниц. Прелесть корриды в том, что здесь два охотника: матадор и бык, ижертвы тоже две: бык и матадор. И одному богу известно, кто одолеет.

– Нет, пешком охотиться скучновато. Вот ежели б верхом… –мечтательно протянул Петр.

– А как же! – поддакнул князь Федор. – Верхом с быком тожесражаются. Сей человек зовется пикадор, он скачет на коне вокруг быка, заботясьне только о своем спасении от рогов, но и о скакуне своем, однако первая егозабота – поразить быка шпагой, мулетою называемой. Раздражать при сем быкаследует дротиками и стрелами, пропитанными горючей смесью. – Он дажеприсвистнул, вспоминая последнюю виденную корриду. – О, государь, смею вас заверить,от корриды ничуть не меньше захватывает дух, чем на медведя идти с рогатиною!

Елисавет жарко выдохнула сквозь стиснутые зубы:

– Ох, это для мужчин… истинных мужчин, – простонала она стакими похотливыми нотками в голосе, что Федору сделалось неловко, словно некаяантичная Пасифая [29] на миг приоткрыла пред ним свой бесстыжий лик.

Странное выражение вспыхнуло в широко раскрытых глазахПетра: восторженное, алчное, самозабвенное… Он постоял, ковыряя каблуком землю,о чем-то размышляя; потом резко махнул стремянному:

– Возвращайтесь с охотою! Остальные – за мной!

– Куда, Петруша? – недовольно протянула Наталья Алексеевна,но царь только блеснул бешеным взором:

– Кому сказано? На конь! – И, взлетев в седло, ринулся клесу, более не оглядываясь и не сомневаясь, что все покорно последуют за ним.

Так оно и произошло после некоторой заминки, пока Иван сФедором помогали взобраться в седло Наталье Алексеевне. Елисавет и Мария, однас пенька, другая с коряжины, вскочили сами с такой легкостью, что мужчиныостались озадачены. Смерив друг друга неприязненными взорами, цесаревна иневеста императора с места послали лошадей рысью, но догнать летевшего очертяголову царя смогли не скоро.

Скачка, впрочем, длилась недолго: Петр осадил коня переддощатым забором и оглянулся на свою свиту, воздев палец и призывая такимобразом к молчанию. И тогда, сквозь запаленное дыхание коней, всадники услышалистранный рокот, доносившийся из-за забора.

Чудилось, это прибой перебирает камушки на морском берегу,ровно, мерно накатываясь и отступая.

– Храпит, что ль, кто-то? – спросил Ванька Долгоруков,напрочь лишенный поэтического воображения, и тогда остальные тоже поняли:никакой это не прибой рокочет, а и впрямь раздается мощный храп.

Петр, привстав на стременах, легко мог заглянуть за забор.Заглянул, хихикнул – и стал жестами призывать всех последовать его примеру.

Уж на что дамам было нелегко, при их-то посадке боком, а ите изловчились, не смогли сдержать любопытства. Да так и ахнули…