— День добрый, — хмуро сказал крупный мужчина в кожанке, — вы не видали тут человека с саквояжем?

— Его зовут Джойс Мейер, — поддержал другой, в помятой каске и темных очках.

— Он артист. Он ставит крайне паршивые спектакли, но он нужен нам, — подошел третий, завинчивая крышечку фляги.

— Мы хотим его видеть, — добавил первый.

— Ребята, вы живы, значит, — выдавил из себя Казазаев. — Вернитесь в форт. Вам простят дезертирство. Вы нужны. Вы очень нужны там, потому что сейчас на вас возлагается единственная надежда миссии…

— Нет, начальник, — угрюмо возразил первый мужик, — нам не нужна никакая миссия. Нам нужен Мейер.

— Мейер — очень плохой артист. Когда Филимон впервые затащил меня на его спектакли, я думал, я сдохну со скуки, — брюзгливо сказал второй и сплюнул.

— Верно, — сказал третий мужик, — и бар уже закрылся.

— Мы сели на поезд и уехали, — настойчиво продолжал первый, — а потом я подумал…

— Да, мы подумали — пускай старый черт возвращает нам деньги за билеты! Вот только где он? Все равно мы поймаем его, и баста.

Мужики выглядели грозно. Они перебивали друг друга, стволы их штуцеров агрессивно покачивались, и Казазаев понимал, что они едва ли что помнят из прошлой жизни и что шутить они не намерены.

— Тут неподалеку находится наш форт. Возможно, ваш Мейер там, — сказал полковник как можно серьезнее.

— Тогда скажите ему, чтоб здесь не показывался. Это самое распоследнее дело — заставлять людей платить деньги за то, что и выеденного яйца не стоит.

Они забрались в вездеход, и машина начала взбираться по крутому склону кратера.

— Не завидую я этому Джойсу Мейеру, — фыркнул Кудринский. — Подумайте, какой поганец… Аферист на подмостках.

Неожиданно Казазаев прыснул со смеха. Валет подобострастно подхихикивал рядом.

— Знаю я этого Мейера, — наконец сказал полковник, вытирая слезы. — Он сбежал из американского сектора одним из первых, лет пятнадцать назад. Тогда с этим делом было куда строже, на поиски дезертира было выслано несколько мобильных групп. Меня самого, тогда еще такого же валета, как вы, едва не включили в одну из них. И никто не вернулся. Не знаю, где он пропадал все эти годы, но сейчас совершенно очевидно, что он прячется в бункере. У ребят вылетело из головы, что они сами выкопали бункер год назад. Это все поле, поле Ирзага, которое изменило их всех, заставило забыть, кто они такие. Пора и нам выбираться из кратера, иначе вся миссия останется без продолжателей.

— Как хотите, — равнодушно сказал валет, — не вижу разницы, где кончать свои дни — у ствола дальнобойной мортиры, или здесь, в кратере.

— Пойдемте, валет, вам еще рано думать о смерти, — сказал Казазаев.

Он встал и медленно побрел в направлении своей заметно удлинившейся тени. Свет садящегося оранжевого солнца как воск облепил затылок, наполняя теплом фуражку. Кудринский неохотно плелся следом. Сполохи опять бежали над кратером, теперь уже совсем низко. Полковник думал о том, что когда кончится запас боевых патронов, миссию так или иначе надо будет сворачивать, или оставшаяся часть гарнизона форта тоже сбежит в кратер, чтобы присоединиться к поискам поганого скомороха.

Выбравшись из подземной комнаты, Мейер задумал совершить новое паломничество к гейзерам. Он взвалил на плечи театральный саквояж, с которым никогда не расставался, наказал карликам стеречь механическую обезьяну и отправился в путь. Он зашел гораздо дальше, чем всегда — туда, где человек чувствовал себя беспомощным и одиноким. Рассудок гнал его назад, но необходимость найти вдохновение заставляло продолжать путь. В конце концов его упорство было вознаграждено.

Прохудившийся ботинок Джойса ступил в мягкий потек чего-то жидкого. Хилая струйка вытекала из трещин большого цилиндрического контейнера с надписью «Форт № 9», который на его глазах раскрылся, и из него выбралось странное бледное существо, хлопающее большими, во весь лоб, черными глазами. Оно не могло стоять или сидеть и беспомощно растекалось по земле, выделяя розовую как тело моллюска жидкость, тут же впитывающуюся в песок. Жизни в существе оставалось, судя по всему, от силы на полчаса, но глаза! Он никогда не видел ничего подобного. Два черных матовых овала смотрели на него с дружелюбным интересом, с искренним восхищением, — да нет, черт возьми, — в человеческом языке просто не было слов для описания той сложной гаммы эмоций, которые Джойс успел увидеть в глазах странного существа. Не было названия и для того глубокого и теплого чувства, которое сразу же зародилось где-то у него внутри и быстро расширилось, заполнив весь мир.

Джойс давно и думать забыл и про Биоэкспансию, и про эксперименты с заброской первичной массы. Сейчас в его голове была только одна мысль: надо срочно сделать что-то, а не просто наблюдать за чужим исчезновением. Он вдруг понял, что ему несказанно повезло: появись он здесь чуть раньше или путь позже, они разминулись бы, и судьба лишила бы его единственного настоящего зрителя. Настоящего — поскольку его восприятие не было отравлено пошлыми человеческими условностями, а главное — потому что этот зритель возник только для того, чтобы увидеть его представление, а затем отправиться в небытие.

Наконец-то нашелся и критик, который беспристрастно оценит театр Джойса Мейера и его репертуар, а заодно и вынесет приговор самому Джойсу. Пора, наконец, окончательно выяснить, кто он — настоящий артист от Бога, или ему лучше идти чистить гусеницы танков.

Джойс Мейер торопливо взбежал на несуществующую сцену. Одной рукой он отстегнул застежки плаща, другой — растер по лицу горсть пудры. Подброшенный в воздух плащ создал занавес, поднимающийся все выше и выше, открывающий залитую вечерним солнцем долину с обломками камней, на которой Джойс беседовал с ангелами и собирал серебро с деревьев, мчался сквозь снежный туман Ирзага и был один с тысячью лиц, обращенных на своего зрителя. Безо всяких усилий он создавал произведение, в котором хотелось остаться навсегда. Это был, пожалуй, действительно его лучший спектакль, в котором он отдал себя сцене без остатка. И прежде, чем последняя струйка струйка аморфного тела вестника новой жизни впиталась в песок, Джойс увидел, как на кромке кратера появились люди.

Они бежали вниз сломя голову, не разбирая дороги. Один из них что-то кричал, но Мейер не мог понять, что именно, пока они не оказались совсем близко.

— Эй, Джойс, Джойс Мейер!

Он с удивлением узнал одного из своих вчерашних зрителей.

— Ты, Филимон?

— Да, я, — Филимон запыхался и теперь с трудом переводил дыхание, — я… вы знаете… уфф! Я просто хотел сказать, что снова привел зрителей.

— Снова зрителей? Иди к черту, Фил, мое искусство не нужно людям.

— Но мы