— Ты всё лжёшь! — процедил сквозь зубы молодой всадник.

Его меч упёрся в грудь Оболенского.

— Позволь, я убью этого негодяя! — выкрикнул стоявший около Вани воин. — Чувствую, они замыслили что-то недоброе!

Он обвёл молодых людей подозрительным взглядом. Это лазутчики!

— Погоди, сначала надо заставить их говорить. Они пойдут с нами. Завяжи им руки.

Воин исполнил приказ, и кавалькада, ведя пленных, двинулась в сторону леса. Переговариваться друзья не могли, так как, во-первых, Ваня объявил Сашу и Аню глухонемыми, а во-вторых, между собой они могли говорить только по-русски, что вызвало бы лишние вопросы и подозрения у воинов. Каждый из них обдумывал свой собственный план побега. Мысли приходили в голову с трудом. Страх опустошал душу и сковывал сознание. Больше всего ребят пугала реальная опасность остаться без «Фаэтона». Без него не было никакой надежды вернуться в своё время.

Иван шёл спотыкаясь. Голова кружилась. Странная эмблема с луной, рыбой и башней не давала покоя. Он понял со всей очевидностью, что каждая встреча с реальным прошлым, будь то лагерь крестоносцев или вот эти всадники, вызывает у него сильный эмоциональный стресс, своеобразный всплеск памяти. Картинки прошлого волной захлёстывали сознание. Сейчас, например, память вернула его на два года назад. Картины прошлого становились всё яснее, связываясь между собой во вполне определённый жизненный узор.

Декабрь 1241 года. Лангедок. Область Ларагуэ

Беглецы скакали во весь опор. Мигель, вцепившись мёртвой хваткой в одежду Анри, еле удерживался в седле.

Дождь сильно размыл дороги. Кони скользили в грязи копытами. Казалось, ещё один крутой поворот, и они все окажутся на земле, в холодной слякотной жиже. Но этот участок пути пролегал по открытой местности, поэтому они торопились и не сбавляли скорости. Впереди виднелись холмы, усеянные валунами и глыбами. Там можно было укрыться и перевести дух.

Достигнув цели, всадники двинулись шагом. Анри и Мигель ехали впереди, Пьер немного поотстал.

— Послушайте, сеньор, — сказал Мигель, — нам надо остановиться и осмотреть вашу рану.

— Не сейчас, парень. Не волнуйся, со мной всё в порядке. Я подложил платок, и кровь уже не сочится. Рана скользящая.

— И всё же она может быть опасна.

Анри махнул рукой.

— Пустяки.

Вытирая краем плаща мокрое от дождя лицо, он недовольно заметил:

— Господи, неужели Ты не мог придумать другую погоду?

— Господь нам дал не только зиму, но и лето, — с обезоруживающей простотой ответил Мигель, — и оно длится гораздо дольше, чем промозглая зима. Я так думаю, Бог неспроста устроил слякоть и непогодицу. Это чтобы люди могли радоваться лету, как благоденствию. А то если всё время будет лето, то и радоваться нечему.

— Поверь, малыш, радоваться будет чему. Есть много вещей, от которых замирает сердце в упоительном блаженстве. А слякоть — это напоминание людям о вселенском потопе. Смотрите, мол, не становитесь великими грешниками, а то будет с вами то же, что и с первыми людьми.

Пьер, поравнявшись с Анри, проговорил сквозь зубы:

— Это не людям, а тебе напоминание.

Сказав это, он некоторое время ехал молча, глядя перед собой. А затем, уже не сдерживаясь, почти закричал:

— Зачем ты убил инквизитора?

Анри не ответил.

— Я не понимаю тебя, — гневно продолжил Пьер. — Ты сам себе копаешь могилу. Да и мне тоже. Нас будут искать с удвоенной силой, и теперь костра нам не избежать уж точно. И зачем мне Господь послал тебя в спутники?

Анри резко повернулся к нему. Его лицо исказила злоба, в глазах читалось отчаяние и одновременно лютая ненависть. Сдавленным от гнева голосом он произнёс:

— Инквизиторы — это не люди, а слуги дьявола! Ты разве не видишь, Пьер? Посмотри вокруг, настают последние времена. Сбываются предсказания святого Писания о конце света. Друг идёт против друга, христианин против христианина, брат против брата. Вот послушай, что у Матфея сказано, я долго думал над этим, размышлял: «Истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому; остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища, и в синагогах своих будут бить вас; предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят».[37]Или вот ещё: «И тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь».[38]Подумай хорошенько, о наших ведь временах идёт речь. Те лжепророки и есть инквизиторы, да и приспешники их. И чем быстрее и больше мы убьём их, тем скорее очистим землю от этих слуг дьявола.

— Ты безумец, — проговорил Пьер. — Разве сказано в Евангелии, в этой скрижали милосердия, что надо убивать? Вспомни лучше, что сказал Иисус о любви к ближнему. Мы все должны следовать примеру Спасителя, который был кроток и смирен сердцем и который, не отмщая, вынес козни своих врагов. Ты сам уподобляешься инквизиторам и всем тем, кто убийство возвёл в богоугодное дело.

Гнев в глазах Анри погас и сменился печалью.

— Ты прав в одном, — сказал он. — Я безумец. И пусть я умру в этой борьбе, но не позволю слугам дьявола свободно ходить по нашей земле, сея смерть и горе.

Пьер тяжело вздохнул:

— Ты становишься рабом своей ненависти, Анри.

— Ты видел, что сделали с телом моего отца? Они не оставляют в покое даже мёртвых. Тебе не понять моих чувств.

И, пришпорив коня, рванулся вперёд.

Пьер вспомнил своего отца, и сразу сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Какая судьба уготована его родителю? Быть может, его ждёт не менее печальная участь, чем отца Анри. «Может, и прав де Вилль, — подумалось Пьеру. — Последние времена наступают. Живём ведь в постоянном страхе, боимся говорить, боимся даже думать. Друзья предают на каждом шагу».

Он тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. Надо молиться Господу. Возможно, всё образуется, и с его отцом ничего плохого не случится.

Мысли переключились на мальчишку, бежавшего с ними. И зачем этот парень впутался в столь скверную историю? Однако какой молодец! Без него не удалось бы выбраться из ловушки.