– Я не могу зреть… – сказал он задушеннымголосом. – Когда уйдут, кликните.

Он ввалился в свой шатер, только он остался цел и недвижимво всеобщем хаосе, упал на ложе. В углу на шкуре, куда Ерш поставил емубурдюк с вином, сейчас было пусто. Сквозь тонкое полотно стен со всех сторондоносились подобно шуму прибоя голоса людей, рев скота, скрип телег, щелканьебичей, выкрики. Все сливалось в ровный, однообразный шум.

Очень не скоро шум начал редеть, отдаляться, стихать. Русзаставил себя встать, на подгибающихся ногах подошел к выходу, откинул полог.

Из груди сам по себе вырвался звериный вопль ужаса:

– Это все, что остались?

Степь была голой и мертвой. На месте походного стана зловещечернели выжженные круги земли. Легкий ветерок вздымал серый пепел, шевелилзолу. Сперва в ужасе почудилось, что он остался единственным живым человеком.Даже Ис не видно, только пустое поле с черными пятнами, серый пепел, обломкиповозок, брошенные разбитые горшки, посуда, сломанные копья. Два исхудалых псас рычанием дерутся за кость с остатками мяса.

Он замычал от боли, судорога свела внутренности.В сердце словно кто вонзил нож, а в голове быстро и часто забились жилки.Он чувствовал, что вот-вот умрет от ядовитой горечи и одиночества. Ногидеревянно несли вокруг шатра, отыскивая свой костер…

На прежнем месте остались только Ис и Заринка. Остальныеисчезли, растворившись у костров, возле которых сидели люди. Все сутулились,молчали, тупо смотрели либо в костер, либо поглядывали в сторону его шатра.Вдали темнели повозки, еще дальше всадники загоняли коней в табун.

С грохотом примчался на серой кобыле Сова. Его плечиобвисали, как будто две глыбы тянули вниз и в разные стороны. Лицо былоугрюмым.

– Рус! – крикнул он рассерженно. – С Лехомушли две трети. Две трети тех, что оставались от Чеха.

Ис и Заринка подошли к Русу, встали по бокам, трогая заруки. Рус прошептал:

– Спасибо…

– За что? – удивился Сова.

– Твои люди остались почти все. Или даже все.

Сова выпрямился, в голосе сквозь горечь прорезалась ноткагордости:

– Теперь это твои люди.

– Спасибо, – прошептал Рус снова. В глазахзащипало.

Сова буркнул предостерегающе:

– А вот со «спасибо» не спеши.

Он повернул коня, копыта прогрохотали совсем рядом. На Русаупал ком земли, выброшенный копытом. Рус уловил угрожающую нотку в голосебывшего воеводы, но не понял затаенного смысла, тут же забыл, ибо Ис и Заринкаприжались с обеих сторон крепче, дышали часто, сочувствующе.

Даже отсюда Рус видел, как у каждого человека у костраопущены плечи.

– Чех мог бы отделить мне людей больше, – прошептал онв тоске.

Вздрогнул, ощутив на плече легкую руку. Ис смотрела сглубоким состраданием.

– Нет, – сказала она тихо.

– Что «нет»?

– Он не мог этого сделать.

– Почему?

– Важна свобода выбора, – сказала она еще тише. –Он чувствовал это. А тебе и не нужно много людей. Мы двигаемся по земле,где не ступала нога человека. От зверей отобьемся, а на хорошей земле…потомства может быть как песка на берегу моря, как звезд на небе, как капель вреках… Так ведь бывало… по крайней мере у моего народа.

Он поник головой:

– Волхвы говорят, у нас тоже. Но страшно мне!

– Крепись, – повторила она. – Взгляни, кто осталсяс тобой.

Рус всматривался в суровых, немногословных людей. ОсталсяБугай, родной дядя Чеха и Леха тоже, осталась Моряна-богатырка, Шатун, Ерш,Плющ Железные Руки, к удивлению, заметил даже сладкоголосого Баюна… Осталисьсуровые воины, безусые юнцы, отроки, но больше больных, увечных, стариков идетей: их братья не пожелали взять, ссылаясь на суровую дорогу.

– Это вызов, – сказала она напряженно. – Вызоввсем, кто остался.

– Да, – сказал он затравленно, – но почему они всесмотрят на меня?

Он насторожился, а люди за его спиной взялись за ножи.Виднелось пыльное облачко, затем донесся стук копыт. В молчании ждали,когда всадник вынырнул из пыли, огромный и сгорбленный, капюшон нахлобучен наглаза, охраняет от ядовитой пыли, виден лишь широкий испещренный морщинамиподбородок.

Всадник уже остановил коня, когда его узнал Баюн, воскликнулвосторженно:

– Корнило! Ты же ушел с Чехом!

Корнило замедленно слез на землю, охнул, ухватился запоясницу. Голос был мертвый от усталости:

– Я проводил их малость. Передал травы Гойтосиру… Чтоеще? Но поеду с вами.

Волхв выглядел изможденнее обычного. Баюн подхватил подруки, держал, пока немолодой волхв переводил дух.

– Я получил для них благословение пращуров, –проскрипел он. – У них все пойдет.

Рус поинтересовался хмуро, еще не в силах ощутить радость:

– Но почему здесь? Ты же сам сказал…

– Что я сказал? – раздраженно ответил Корнило. –Я не знаю, что выпало тебе. Боги не говорят. Тебе указан лишь путь.А что на нем вершить, все зависит от тебя.

Баюн просиял, похлопал волхва по сгорбленной спине. Лицопевца сияло. Похоже, волхв сказал то, из-за чего остался он сам.

Рус пролепетал:

– Ты пришел, чтобы помочь?

Корнило покачал головой:

– Чем я смогу? Вряд ли. Но я стар, мне скоро уходить кпредкам. Что ждет Леха и Чеха, уже знаю. Им выпала трудная, но счастливая доля.Но что выпало тебе, я хочу узреть своими очами.

Шатун сказал почти с отвращением:

– Старый, а любопытный, как суслик!

– Я волхв, – ответил Корнило устало, – аволхвы не любопытные, а любомудрые. А мудрость приходит от новых знаний,дурак.

Буська увел коня старого волхва, а сам Корнило прошелся,разминая ноги, огляделся. Русу казалось, что Корнило что-то замышляет, уж оченьнапряжен, зыркает по сторонам, будто ждет удара.

Внезапно он поднял колотушку, с силой ударил в било. Гулкозагремело над опустевшим станом, где уже не звучали песни, земля не вздрагивалаот топота плясунов. Корнило прислушался с удовлетворением. Рус не успел ртараскрыть, как старый волхв принялся колотить часто, неистово.

По всему стану поднимались люди, головы поворачивались всторону грохота. Корнило продолжал созывать народ, и вот уже к нему потянулисьстар и мал, женщины, дети, а также дюжие мужчины, воины, богатыри, дружинники.

– Люди! – вскричал Корнило. – У меня есть чтосказать вам!