Он оглянулся на своих людей, с ним остались самые слабые,больные, раненые. Которых не захотели взять старшие братья. Или не взяли, чтобыс ним остался хотя бы кто-нибудь?

Кричали животные, люди уже суетились, запрягали волов,седлали коней. Один высокий человек в одежке волхва обернулся, Рус узналКорнилу. Тот оскалил изъеденные желтые зубы в хитрой усмешке:

– Тебя, как я слышал, уже князем кличут?

– Надсмехаются, – буркнул Рус.

– Так думаешь?.. Нет, пока ты спал, мы много ­переду­мали.

– Кто?

– Сова, Ерш, Моряна, я… Теперь ты наш вождь. Но если отнынемы будем зачинать новое племя, то ты отныне – князь. Надо додумывать новыеуставы и правды…

– Погоди, – прервал Рус. – Ты можешь сказать мнесвою настоящую цель? Я не поверю, что ты остался из любви и дружбы ко мне!Ты меня не знал, я тебя раньше никогда не видел. Ты и в Исход как попал,непонятно.

Старый волхв покачал головой:

– Если бы мне было двадцать весен, не пошел бы вовсе.В сорок лет – пошел бы с Чехом или Лехом. Но я стар, потомства мнеуже не оставить. Так зачем мне великое будущее Чеха? Не менее великое –Леха?.. Я – волхв, понимаешь? А волхва хлебом не корми, дайприкоснуться к тайне. Больно странное знамение выпало тебе. Если бы простосмерть от голода, холода или чужих мечей – это я бы понял. Но солнечныебоги смолчали, ибо не узрели твою судьбу, а полуночные боги… или демоны далистранные знаки, которые я прочесть не мог. Мой смертный час близок! Умереть лив дороге к счастливой жизни племени Чеха или умереть, увидев тайну, что ждеттебя?

Он смотрел с легкой усмешкой. Рус ощутил от взгляда староговолхва смертельный холод, словно стоял в глубокой могиле, куда не достигалосолнце.

– Да, – прошептал он раздавленно, – ты настоящийволхв. Быть бы мне настоящим князем!

– Ты будешь им, – сказал тот серьезно.

– Долго ли?

Он усмехнулся, и волхв в ответ раздвинул губы в понимающейусмешке. От повозок донеслись крики, тоскливо замычали коровы, словно предвещаябеду. Пробежали дети, затаптывая костры, заливая водой.

Край неба озарился нежно-розовым светом. Вспыхнуло первоеоблачко, алые лучи ласково подсвечивали его снизу, и оно казалось разогретым надспрятанным за виднокрай очагом, а верхушка еще темная, холодная. Повозки ужевыступали на светлом небе четко, а скот сбился в кучу, согреваясь, терся друг одруга, взревывал.

Подскакал Буська на дрожащем от жажды скакать по утреннейросе коне:

– Все собраны, князь!

– Коня, – потребовал Рус. – Сова и Моряна поедутсо мной впереди.

– Что делать мне?

– Ты… гм… ты отныне княжеский лазутчик. Как мы с Лехом, тактеперь ты один будешь выезжать далеко вперед, все вызнавать, высматривать: какудобные спуски, так и водопои, словом, все-все.

Буська завизжал, подскочил в седле, едва не упал. Глазастали круглыми от счастья.

– Княже!.. Жизнь положу, но сделаю все. Не ­сомне­вайся.

– Ты мне нужен живым, – ответил Рус сурово. –Молод еще жизнь класть.

– Да знаю, знаю, потомство надо. А чё, я хоть сейчас…

Рус замахнулся плетью, Буська завизжал и умчался.

Буська умчался, а он еще постоял, унимая бешеноесердцебиение. Хоть кому-то сумел ответить достойно, по-княжески.

В последний день он чуть проехал, прощаясь, по следам Чеха,а потом и Леха. Вроде бы прошли тяжелогруженые телеги, кони безжалостновыбивали землю, но трава поднялась, скрыла следы. Будто проехали не по хрупкойсочной траве, а по мелкому болоту, затянутому ряской.

Трава на диво быстро спрятала раны земли, зеленеет свежая,такая же сочная, кузнечики верещат песенки. Так останется и за нами, подумал онс облегчением, – не догонят люди Коломырды, но на сердце почему-то осталсяи тоскливый осадок. За людьми должен оставаться какой-то след. А когда этоушли не просто люди, а родные братья…

Когда вернулся, женщины и дети уже были в повозках, волы вупряжках, а мужчины седлали коней. Рус ощутил в каждом радостное нетерпение.Мечи и топоры остры, упряжь исправлена, а то и вовсе новая. Скот отдохнул, конибьют копытами, грызут удила.

– Выступаем!

Он сам выехал вперед, за ним несся на отдохнувших коняхпередовой отряд в полсотни человек. Еще сотню Рус оставил в заслоне. Вдруг даКоломырда все же отыщет, она опаснее неведомого, что лежит впереди!

Из десяти семян, брошенных в землю, ежели одно выживает идает всходы, то урожай считается хорошим. Ежели два – земля захлебываетсяот изобилия. Каждое крупное племя время от времени выплескивает отводки, ибо ниодному племени не суждено жить вечно, надо успеть разбросать семена, и ежелихоть одна зернинка прорастает, то племя и народ считаются уцелевшими, хоть ипод другим именем.

Из могучего племени скифов часто выделялись сыновья тцарейсо своей младшей родней. Так брат Скифа Гелон стал родоначальником могучегонарода гелонов, построил огромный город Гелон, а другой брат –Агафирс – дал начало великому народу агафирсов. Доблестный Авх, сын Скифа,стал родоначальником народа авхатов, а другой сын Скифа, Пал, дал жизньвеликому племени паралатов… но во сто крат было больше тех, кто увел жен идетей в сопровождении множества воинов в горделивой уверенности, что уж он-тодаст начало величайшему из народов, коему предназначено сотрясать вселеннуюсилой и мудростью, дать всем народам мир и справедливые законы!

А в этот раз из скифского тцарства не отводок, пустьдаже не слишком мощный, а жалкая кучка изгнанников, а с ними те, ктодобровольно решился разделить их тяготы. Родные, дальние родственники, друзья,просто люди, которые решение Пана сочли несправедливым, а у части скифов всегдаживет убеждение, что честнее быть среди гонимых, чем среди гонителей. Ну и ещелюди, которые сами не могут объяснить, почему вдруг бросили все нажитое, селина коней, посадили жен и детей в повозки и присоединились к изгнанникам.

Да, из этих людей можно бы составить племя, но… волей богови они разделились на три части! Чудо будет, ежели уцелеют даже две веточки.А что они, Рус и его люди, сгинут, так мужчина должен быть всегда готовкак к славе, так и к доблестной гибели…

Он ехал впереди своего небольшого отряда-племени. Теперь егоможно охватить взглядом целиком. Несколько сотен мужчин, три-четыре сотниженщин с детьми… Стариков уже не осталось. Кого зарубили, оставив на обочинедороги, кто потихоньку ушел сам, дабы не есть хлеба, так нужного детям имужчинам.

Он видел, как хочется Ис ехать рядом, но она ­благора­зумнодержалась в середине отряда, даже когда была на своей резвой Молнии.Одетая по-скифски, она и сидела в седле как прирожденная скифка, толькооружия пока в руки не брала, разве что на поясе висел узкий нож в красивыхножнах.