– Ладно, ребята, – произносит Афанасьев, отрываясь от бумаг, – на сегодня остался последний объект. Если будет голяк, значит вернетесь домой пораньше. На целый час.

– Практически целый выходной, – усмехается Никитчук.

Они выходят из машины и направляются к дому. Максим морщится, когда холодные капли падают за ворот куртки.

Внутри царит настоящее месиво из грязи, мусора и гнилых досок. В нос ударяет запах йода и пота. Ноги натыкаются на пустые бутылки водки и пачки сигарет. По стенам струится вода. Никитчук поскальзывается на куче гнилья и едва не падает в нее полностью.

– Ну почему всегда такой срач, а? – возмущается он. – Небось, и вши тут есть. Хоть штаны в носки заправляй!

На него никто не обращает внимания. Афанасьев кивает Максиму на следы обуви, отпечатавшиеся в пыли.

– Здесь недавно кто-то побывал, – говорит он. – Может быть, всего лишь бездомные. Но держите ухо востро.

– Так точно, капитан, – отвечает Максим.

– Бездомные, как же! – вполголоса добавляет Никитчук.

Пока они поднимаются на второй этаж, Максим задумывается о том, что наркоманов в городе становится с каждым годом все больше. Не все из них опасны, но в притонах собирались тяжелые, как правило, героиновые. Иметь с ними дело было хуже всего. Им было нечего терять, другого смысла в жизни для них не существовало. Героин превыше друзей, матери и бога. Он превыше всех потому, что поглощает и забирает все.

Если хотя бы несколько торчков окажутся в притоне, они сделают все, что угодно, лишь бы не потерять возможность ширнуться. Попытаются сбежать или еще хуже – напасть. Когда вместо мозгов остается белый порошок, нормального поведения ожидать не приходится.

Максим недоумевает, как они умудряются находить деньги на героин, когда несколько доз стоят больше, чем он получает за месяц. Впрочем, он знает, что и у них получается не всегда. Те, кто скатываются на самое дно, переходят на дезоморфин. «Крокодильщиков» видно сразу по коже, покрытой чешуей и тощему, высохшему телу. От человека остается только гнилая оболочка. Эти с места не сдвинутся, даже если нагрянет рота полицейских.

– Фролов, живо сюда! – выводит его из раздумий голос Афанасьева. Почему-то шепотом.

Они оказываются возле закрытой двери, ведущей в одно из помещений на втором этаже. Из-за нее едва слышно доносятся голоса. В здании кто-то есть. Судя по разговорам – не меньше двоих.

– Походу, там наши клиенты, – произносит Никитчук. – Что делать будем? Ждем подкрепление?

– Официально мы проводим обыск, – добавляет Максим. – Для задержания мы не готовы. Думаю, для подстраховки лучше вызвать ОМОН. Эти парни справятся с чем угодно.

– Вызывать ОМОН ради кучки наркоманов? Перестань, Фролов, – отвечает Афанасьев. – Ствол покажешь, так они тебя и пальцем не тронут. Давайте, все за мной. Раз, два…

На счет «три» Афанасьев токает дверь ногой и залетает внутрь. Максим и Никитчук врываются за ним, держа оружие наготове.

«Твою мать», – думает Максим, когда видит скопище торчков в помещении, размером, едва превышающим туалет в «хрущевке». Он затрудняется даже примерно назвать их число. Такую картину Максим раньше видел только в квартирах мигрантов-нелегалов.

Между тем, они привычно выкрикивают полицейские лозунги. Все внутренние сомнения скрыты под маской авторитета власти. Обескураженные торчки мечутся как тараканы. Некоторые послушно кидаются на пол. Другие порываются сбежать.

Афанасьев оттаскивает одного от открытого окна, пока Максим и Никитчук сдерживают напор в дверях, будто при средневековом штурме. Но торчков слишком много, словно они разом попали в героиновый час пик. Они не собираются успокаиваться, пока Афанасьев не делает выстрел в пустоту. Раздавшийся грохот заставляет их застыть на месте. Один из них падает на пол и воет в потолок.

К счастью, торчки затихают. Они кидают взгляды, полные злобы, но не пытаются напасть всей толпой.

– Никитчук, вызывай автозак и подкрепление, – командует Афанасьев. – Фролов, не своди с них глаз. Караулим их. Никто не должен сбежать.

Никитчук выходит из комнаты. Через несколько секунд доносится взволнованный голос, запрашивающий подмогу. Максим в это время приказывает всем лечь на пол. Подчиняются немногие. Один из торчков, дерганный, с глазами навыкате, с остервенением косится в сторону полицейских. Он кусает свои пальцы и раскачивается на месте, несмотря на замечания Максима.

– Этот какой-то дикий, – замечает Афанасьев. – Его первого отправим на экспертизу. Сдается мне, он не только герычем вмазался.

Проходит десять напряженных минут. Дождь бьет по крыше, по стеклам. Его мощь только нарастает.

Подкрепления все еще нет. Афанасьев негромко матерится. Максим не сдвигается с места. Он ощущает, как вспотели пальцы, сжимающие рукоять пистолета.

Один из наркоманов сгибается пополам. Из его рта в пол вырывается струя рвоты, брызги веером разлетаются по комнате. Наркоман, зажимая рот, устремляется к окну. Афанасьев бросается за ним.

В этот момент Дерганный оживляется. Он со странным всхлипом лезет в карман и срывается с места. Максим в изумлении замечает, что Дерганный достает из кармана пистолет. Черный металл угрожающе блестит. Торчок приближается все ближе, ствол пистолета направлен в сторону полицейского.

В голове Максима всплывают правила применения оружия. Он знает их досконально, но предупредительный выстрел делать поздно. В голову стрелять нельзя. Максим целится ниже. Еще ниже, пока в прицеле не появляется нога. Нажимает спусковой крючок.

Звучит выстрел, на бедре наркомана вспучивается кратер размером девять миллиметров. Дерганный заваливается на бок, оружие выпадает из рук. Он продолжает всхлипывать как пятилетний ребенок. Под его телом появляется багровая лужа. Кровь из раны хлещет будто из крана.

Максим осознает, что так быть не должно. Для ранения в ногу слишком много крови. Больше похоже на…

– Да ты ему бедренную артерию пробил, Фролов. Снайпер недоделанный, – недовольно замечает Афанасьев. Он поворачивается в сторону двери. – Никитчук, вызывай неотложку. У нас тут ЧП.

– Есть, вызвать неотложку! – доносится из коридора.

Максим бросается к телу. Срывает с себя ремень, пытается передавить им рану, как жгутом. Дерганный бледнеет на глазах. Остальные торчки смотрят на него словно завороженные зрелищем.

– С таким кровотечением у него осталось две-три минуты, – грустно замечает Афанасьев. – Надеюсь, «скорая» успеет вовремя.

Максим сидит возле тела до тех пор, пока не становятся слышны сирены скорой помощи и полицейских машин. Он продолжает сидеть даже после того, как понимает, что Дерганный мертв.

Загорелся зеленый сигнал светофора и такси вновь продолжило движение. Закончив рассказ Максим заметно погрустнел. Он помотал головой, словно желая прогнать неприятную картину, вставшую перед глазами.