Переодетая мальчишкой, давно избавившаяся от прививаемых мне с такой тщательностью светских манер, с выгоревшими и ставшими почти белыми волосами, резко контрастирующими с щедро позолоченной солнцем кожей, я мало сейчас напоминала блистательную наследницу королевского рода, которой еще совсем недавно восхищался весь аристократический свет. Да я к этому и не стремилась. Что толку от белизны кожи и уложенных в сложную прическу волос, если тебя на каждом шагу подстерегает опасность быть убитой?

Перемахнув через высокую ограду, что для таких опытных моряков было плевым делом, мы, старательно избегая попасться на глаза привратнику, между деревьев понеслись ко дворцу. Все было забыто: боль, усталость, голод… За спиной словно бы расправились крылья. Они-то и несли меня вперед…

Сюрприз на то и сюрприз, что должен быть внезапным и абсолютно неожиданным. Сразу же отметя идею войти через парадный вход, мы решили проникнуть в дом со стороны крыла для прислуги, где обычно было многолюдно из-за снующих по своим делам лакеев, горничных, поварят, и можно было, затесавшись среди них, незаметно пробраться внутрь… но нам не повезло. У самой двери мы наткнулись на вышедшего подышать свежим воздухом мажордома, обычно избегающего этой части дома, находящейся в ведении мадам Франсин – верной экономки герцогини, отличающейся тем же грозным и непримиримым характером, что и ее любимая хозяйка.

Высокого роста, мужчина несмотря на полувековую службу на «хлебном» посту в доме одной из знатнейших семей королевства, так и не смог разъесться до размеров уважающего себя дворецкого, когда солидное брюшко вываливается из пояса узких панталон, а румяные щеки настолько широки, что за ними не разглядеть буклей парика. Худой и высокий как жердь, без малейших признаков мускулатуры и бледный как платок, повязанный на его тощей шее, он всегда ходил с таким кислым выражением лица, что создавалось впечатление, что вместо крови в его жилах течет чистейший уксус, добываемый из плодов местных виноградников.

– А ну пошли прочь отсюда, оборванцы! Сброду вроде вас нечего делать на территории поместья! Живо! Вон!

Вызывая в воображении ассоциацию со взбесившейся мельницей, он, хаотично размахивая несоразмерно длинными руками, попытался прогнать нас с крыльца, когда я, слишком утомленная для того, чтобы долго поддерживать маскарад, потеряла терпение и, старательно копируя знакомый нам обоим тон, оборвала его на полуслове, заставив замереть с выпученными, как у рыбы, глазами и открывающимся и закрывающимся, как от недостатка кислорода, ртом:

– Пьер, бездельник этакий! Вот как ты встречаешь дорогих гостей? Скройся с глаз моих, негодяй, иначе отведаешь кнута!

– Господи милосердный! – трижды перекрестившись, будто встретился с привидением, пробормотал несчастный, но уже в следующий миг лицо его озарила широкая улыбка: – Госпожа Шанталь, неужели это вы? Вы живы?! Ущипните меня, я, наверное, сплю…

Бедняга Пьер. Откуда же ему было знать, что прямолинейный, не знакомый с деликатностью Нино буквально воспримет его слова?

С воплем подскочив на месте после того, как мой спутник в точности выполнил его просьбу, старый слуга, пользующийся особым доверием своей хозяйки, держась за пострадавший бок, отпрыгнул в сторону, в то время как Нино лишь недоуменно пожал плечами при виде его реакции.

– Чего это он? Сам же просил ущипнуть…

Мне оставалось лишь развести руками. Ох уж эти мужчины! Вечно они все понимают не так, как следовало бы…

– Почему тебя так удивило мое появление? С чего тебе вообще пришло в голову считать меня погибшей? А бабушка? Только не говори, что и она поверила в эту чушь.

Виновато пряча глаза, слуга кивнул:

– Ее светлости пришлось очень нелегко. Сначала она вступила в открытую конфронтацию с его величеством, обвинившем ее в пособничестве ваших капризов и организации побега. В ответ она заявила, что ей известна причина, заставившая ее внучку в спешке бежать из страны, где жизнь, равно как и честь наследницы боравийского престола, находились в постоянной опасности. Король был вне себя от гнева. По его августейшему велению дерзкой придворной было предписано покинуть королевский двор, что она и сделала, заявив напоследок, что отныне ноги ее больше не будет в этом рассаднике зла и порока.

После возвращения в поместье потянулись недели, в течение которых герцогиня ждала вестей из Италии о том, что вы благополучно добрались до своей родни. Но известий все не было. А потом пришло письмо от отправителя, пожелавшего остаться неизвестным, в котором сообщалось, что внучка ее светлости была замечена в столице Боравии и арестована по обвинению в подстрекательстве к мятежу. «Увы, – писал все тот же аноним, – принцесса Шанталь трагически погибла во время попытки к бегству, сорвавшись с крепостной стены и разбившись о камни. Изуродованное тело достать не удалось, его смыло в море, ставшее ему последним приютом вместо ложа в семейном склепе Баттиани рядом с великими пращурами».

– Наглая ложь! – в поисках поддержки я повернулась к стоящему рядом Нино, чье лицо выражало те же самые чувства, что и мое. – Ну же, Пьер, посмотри на меня! Разве я похожа на хладный труп? – в порыве возмущения я схватила мажордома за грудки и отчаянно затрясла, будто бы он был повинен в том, что произошло. – Давай я ущипну тебя, и ты сам убедишься в моей материальности…

– Нет! – взвизгнул старый слуга, рванувшись из моих рук и на всякий случай становясь подальше. – Я вам верю, ваше высочество! – он покосился в сторону стоящего с растерянным видом Нино, до которого только сейчас стало доходить, кто все это время находился рядом с ним. Наморщив лоб, он переводил пытливый взгляд с меня на Пьера и обратно, не забывая окидывать взором сам дворец, принадлежавший, как оказалось, настоящей знатной даме, которая, как он понял из разговора, приходилась мне кровной родственницей.

– Я сейчас же доложу о вашем приезде хозяйке! То-то она обрадуется! Что уже говорить о вашем друге маркизе де Розене, находящимся сейчас у нее с визитом. Он ведь, как и ее светлость, считал вас погибшей…

– Розен?! – перебила я. – Что же ты мне сразу не сказал?! – Я даже подпрыгнула от восторга, предвкушая встречу со своим бывшим опекуном.

Поручив Пьеру проводить Нино на кухню и позаботиться о том, чтобы его вкусно накормили, я прямиком направилась в гостиную, собираясь доложить о себе сама. Но как же поразило меня то, что представилось глазам. Пьер говорил правду о траурном настроении герцогини. Жемчужно-серый оттенок, которым она любила себя окружать, исчез. Его заменил траурно-черный цвет, который был абсолютно во всем, начиная от бархатных портьер и заканчивая обивкой мебели. В тот же жуткий колер было окрашено шелковое платье хозяйки дома, полуутонувшей в любимом кресле, напротив которого на диванчике расположился так же облаченный в непривычно темный камзол маркиз.

Волосы зашевелились на голове при виде скорбно поникших фигур моих любимых и печальных выражений застывших лиц. И если первоначально я собиралась ворваться в помещение и, оглушив всех радостными криками, зацеловать их до потери сознания, то при виде представшей картины мне пришлось отказаться от своих намерений из страха навредить им. Вместо этого, я очень медленно, шаг за шагом, мимо застывших в ужасе лакеев и неистово крестящихся горничных, сбежавшихся поглазеть на чудо, приближалась к тому месту, где сидели бабушка и ее гость, моля Творца о том, чтобы он дал им сил пережить потрясение от встречи с ожившей «покойницей».