маскообразным лицом, с остановившимся взглядом, устремлённым в одну точку. К приезжавшим родным он выходил, иногда произносил два-три слова. Таким я нашёл его, когда мне было поручено подобрать больных для длительного сна.

У Водолдеева был типичный кататонический ступор. Его перевели в клинику. И здесь его поведение оставалось прежним: он молчал, больше лежал, пассивно подчинялся требованиям персонала; подолгу сохранял то положение, которое придавали его телу…

Водолевв был усыплён в апреле 1936 г., ровно через год после начала болезни, и спал 10 суток. Сон у него был тревожным: он кричал, плакал, временами у него начиналась икота. После прекращения наркоза на протяжении трёх суток его сознание продолжало оставаться помрачённым: он был неопрятен, беспокоен, пытался вставать с постели, но продолжал молчать. На четвёртый день стал понемногу и с видимым трудом отвечать на вопросы. Через два дня уже читал газету, а ещё через 10 дней, в течение которых он становился всё подвижнее и разговорчивее, был выписан из клиники на попечение родных и уехал домой. В июле 1936 г., то есть через три месяца после лечения, небольшая экспедиция, которая снимала фильм о лечении сном, отправилась к нему в колхоз. Мы застали его совершенно здоровым: он принимал активное участие в сенокосе. У меня и сейчас хранятся отдельные кадры, на которых он заснят работающим… За последнее время я потерял его из вида, но до 1940 г. он был здоров. Трудно сказать, мог ли он поправиться, если бы не было применено лечение длительным сном!

Второй пациент, о котором я хочу рассказать, был в ином роде. Семёнову было 18 лет. Я знал его очень хорошо, так как почти с первых дней болезни и до самого выздоровления он продолжал оставаться под моим наблюдением. С детства Семёнов обнаруживал вспыльчивость, упрямство, молчаливость, но учился легко и обладал хорошим физическим здоровьем. Перед болезнью у него было много трудных и неприятных переживаний: за самовольный уход из сланцевых рудников он был исключён из комсомола, долго был без работы, а устроившись счетоводом, имел ряд конфликтов с начальством. В конце июля он приехал в Ленинград искать новую работу, но тут ему также не повезло.

Он стал ещё более молчаливым, а 4 августа вдруг заявил сестре: «Перекрестила бы ты рожу, а то нас с тобой черти едят» – и стал крестить всё вокруг. Четыре дня он лежал, совершенно отказываясь от еды. 22 августа он был в связанном виде привезён в больницу.

Здесь состояние его в первое время менялось. То он отказывался от общения с окружающими и, жестикулируя, беседовал с невидимыми собеседниками, то бывал доступен, спокоен, жаловался на то, что в течение полутора лет временами его мозг на короткое время засыпает, просил избавить его от сновидений… Он и в самом деле был очень вял, много дремал, сидя в кресле. 19 сентября он написал сестре записку непонятного содержания: «Дух святой, его я звук понял, шёпот у самого уха с пониженным тоном; но для меня понятен. Чёртов дух заклинается презрением. Дух ведьмы заклинаю словом «дух»».

По предъявлении ему этой записки Семёнов откровенно рассказал о том, что он переживал. Его одолевал сон, с которым ему приходилось бороться. В затылок и ухо испытывал он внушение, которое перебивало его мысли. Кроме того, он слышал голоса. Это бывало во сне или в полусне, часто под дыхание спящих людей. Голоса он научился различать: голос из эфира, голос ведьмы, голос Мишки (он же чёрт). Во сне он боролся с «Мишкой» и после борьбы просыпался усталым. Как только он закрывал глаза, койка его немедленно поднималась. Во сне к нему приходили блудницы, старались прельстить его. Он их отгонял, а они говорили: «Ох, ты, глухой, глупой, тупой». Он чувствовал запах разлагающегося тела, который оставался и после пробуждения, чувствовал уколы в спину.

Больной рассказал о том, что воспитывался под влиянием религиозных бабушки и матери, ходил часто в церковь. До начала января 1936 г., когда больной был подвергнут лечению сном, он продолжал жаловаться на видения, говорил, что у него в голове образовалась впадина, подносил зажженные спички к ушам, заявляя, что это новый метод лечения.

Это был настоящий бредовый психоз, хотя и несколько своеобразный. Семёнова дважды видел И.П. Павлов. Он очень интересно объяснял состояние Семёнова:

«Это слабый тип. Когда он ещё больше ослабел под влиянием трудных обстоятельств, он стал обнаруживать явления истощения, которое проявляется в том, что он почти постоянно спит. Пока этот сон у него почти в пределах нормы. Бред его гипнагогический (сновидный): в бреде выплывают те слова и образы, которые связаны с его религиозной борьбой – берут верх первые детские представления, поэтому он и видит блудниц, ведьм и т. д.»

Появление галлюцинаций, голосов И.П. Павлов объяснял двумя моментами, а именно тем, что Семёнов находился постоянно в сонном состоянии, что вело к обнаружению деятельности в первой сигнальной системе, но, кроме того, вследствие слабости коры, самый раздражительный процесс стал инертным.

«По-моему, он ясен до последней степени: это первая фаза шизофрении… Пока никакого разрушения тут и в помине нет, а если дальнейшая жизнь его будет тяжёлой, может быть, дойдёт до морфологических изменений».

Сон Семёнова поддерживался на протяжении 121/2 суток. Пробуждался он постепенно, четыре дня держались ещё у него галлюцинации. С пятого дня всё прекратилось. Семёнов выздоровел от психоза. Он был вторично показан Павлову. Уехав домой, Семёнов поступил в техникум. Мне он писал нередко; однажды я получил от него карточку, на ней он был снят вместе с невестой.

Истории болезни Водолеева и Семёнова показывают, насколько прав был И.П. Павлов, когда он предложил придти на помощь организму и углубить сон, которым сама нервная система защищается от разрушения. У обоих больных охранительное торможение, т. е. защита посредством сна, имело место и до лечения, но, видимо, оно было недостаточным.

Благодаря И.П. Павлову длительный сон, как лечебный приём, утвердился в клинике. Изменяется и совершенствуется методика применения сна, улучшается состав снотворных смесей. Но сон, как лечебный приём, вышел за пределы психиатрической клиники. За время войны лечение длительным сном стало применяться с большим успехом при различных последствиях травмы нервной системы.

Сломанный прибор

По-разному относятся к душевнобольным. Нередко их просто боятся. Ведь не так давно их держали на цепи. Но чаще они вызывают к себе любопытство. На них глазеют, над ними смеются.

«Товарищи повара! Сию же секунду отрежьте уши жёлтому лондонскому карасю… Осёл, цоб-цобе. Брысь под диетный стол. Все матросы – на биржу труда!»

Разве не кажется