И не было тут никаких мистических «мумбо-юмбо», хотя я бы не напряглась, если бы и были. Меня интересуют подобные вещи – всякие мистические учения и практики, о которых я много наслышалась в Гималаях. Когда мы были в Пакистане, отец всегда медитировал по утрам. И мы только начали обсуждать с ним более существенные вопросы в жизни, когда он умер. Здесь, в этом приюте, я почему-то ощущаю себя ближе к нему.

Единственная загвоздка в том, что этот приют – «обитель для молчальников». А для меня это большая проблема. Мы могли задавать друг другу вопросы во время ознакомительной встречи, но впредь нам придется держать язык за зубами.

Сразу по прибытии мы сдали свои телефоны; и здесь не разрешается ни читать, ни разговаривать.

Надеюсь, что дневник поможет мне выдержать это принудительное молчание. До чего же важно для нас вербальное общение в жизни! При встрече с другими обитателями приюта внизу меня поначалу так и подмывало сказать им «Привет!», расспросить, откуда они родом и как узнали о приюте.

У одной девушки был сильный насморк, она выглядела ужасно, но я не могла не справиться о ее самочувствии.

Я делю комнату с еще одной девушкой. В первый день, поднявшись наверх, чтобы разобрать свои сумки, мы лишь поприветствовали друг друга кивком головы и улыбкой. Мне пришлось прикусить язык. А так хотелось разузнать о ней все, обменяться впечатлениями о Мэггсе (чего уж скрывать: он в отличной форме, а это может отвлекать при медитации, когда глаза нужно держать закрытыми). А еще меня очень интересовал вопрос: где она купила свои причудливые браслеты, так похожие на индийские украшения.

Идея поехать сюда принадлежала Карен. Первое «занятие» со мной она провела в своем кабинете, неподалеку от Второго двора. Карен позволила мне выговориться сполна – и об отце, и о том, как я (безуспешно!) пыталась окунуться с головой в университетскую жизнь, чтобы не погрязнуть в своей печали, и о вероятности того, что я брошу учебу и уеду в Индию, чтобы побывать на том месте, где погиб мой отец. Я рассказала Карен и о своем безысходном отчаянии, и о бессонных ночах, и о навязчивых мыслях положить всему этому конец.

– Не следует недооценивать последствия потери родителя, – сказала Карен. – В вашем случае, даже обоих родителей. Если вы почувствуете потребность прервать учебу и уехать куда-нибудь на год, доктор Лэнс все поймет и пойдет вам навстречу.

– Вы так думаете?

– Мы уже разговаривали с ним об этом. И нам кажется, что идея взять тайм-аут в учебе вовсе не плохая. Первый год в университете сам по себе волнительный и напряженный; что уж говорить, если к этому примешивается еще и стресс из-за потери родного человека.

– А как же мои занятия?

– Они могут подождать.

– И меня не отчислят из колледжа?

– Конечно, нет. Я думаю, поездка в Индию подействовала бы на вас благотворно.

Карен замолчала, как будто обдумывая что-то. И я впервые ощутила, что у нашей встречи была совсем другая подоплека. В поведении Карен было что-то такое, отчего мне казалось, что она просто выжидает благоприятного момента, чтобы перевести наш разговор в другое русло. Так что я совершенно не удивилась тому, что она сказала потом.

– Или… – Карен встала из-за стола и присела рядом со мной на софу. Ее глаза были голубыми-голубыми, а от тела исходил слабый аромат: лимонный, летний. – Вы можете осознать, что университет – это не для вас, бросить его в конце следующего триместра и посвятить свою жизнь совершенно другому делу.

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

– У некоторых людей просто не получается приспособиться к университетской жизни, особенно в Кембридже, на который обычно возлагаются слишком большие надежды. По своему опыту работы и здесь, и в Оксфорде, я могу сказать: самыми несчастными студентами зачастую оказываются самые одаренные молодые люди, предрасположенные к изучению языков, наук, философии. Судя по тому, что мне рассказывал о вас доктор Лэнс, вы – необычная студентка, с неординарными способностями.

– Не знаю, так ли это, – смутилась я. Странно, но один лишь намек на то, что я могла бы не тратить еще два года жизни на пребывание в Кембридже, приподнял мне настроение.

– Правда, перспектива бросить университет чревата стрессом, – продолжила Карен. – Вы можете воспринять это как личную неудачу, да и ваше резюме будет подпорчено. Доктор Лэнс тоже опасается этого. Он хочет, чтобы каждый молодой человек здесь продолжал учебу и достиг в жизни лучшего. Мы с ним много разговаривали о вас, о вашем мужестве, которое привело вас сюда так скоро после смерти отца.

– Я не уверена, что все дело в мужестве, – сказала я. На глаза навернулись слезы.

– Как знать. Лично я думаю, что вы были правы, попытавшись изменить свою жизнь. И вы правы, признавая сейчас, что приезд сюда не разрешил ваших проблемы. Доктор Лэнс искренне хочет помочь вам. Поэтому он и пригласил меня. Ему очень нравился ваш отец, и ему тяжело видеть вас несчастной. Я советую вам уехать отсюда на несколько дней, взять тайм-аут, чтобы поразмышлять о жизни и о том, как вам ее строить дальше. Вы должны разложить все по полочкам в своей замечательной головке. А по вашем возвращении мы обсудим все возможные варианты и подумаем, что будет лучше для вас, для вашего благополучия в дальнейшем.

Вот, как она преподнесла эту идею – моей поездки в «Тихий приют». И сейчас я здесь, сижу в отдаленном от цивилизации сельском домике в Херефордшире. А через минуту пойду вниз на наш первый сеанс медитации. Завтра нас разбудят в шесть, а в шесть тридцать уже начнется очередной сеанс медитации; медитировать мы продолжим и после ланча (вся еда здесь вегетарианская). А после каждого сеанса медитации мы будем заниматься тайцзи, или йогой. На прогулку в середине дня отводится два часа. Спать мы должны ложиться в девять вечера.

Все мои транспортные расходы – поезд до Лондона, затем другой поезд, трехчасовую поездку в Херефорд – оплатил колледж. Но отпустили меня сюда с одним условием: я никому не должна рассказывать об этом приюте. Не понимаю – почему? Возможно, доктор Лэнс боится, как бы все его студенты не разбежались, решив оттянуться в Херефордшире.

Пока я писала эти строки, пришла моя соседка по комнате. Она сейчас тоже сидит на кровати и что-то пишет. Думаю, что письмо. Я не смогла удержаться: нацарапала свое имя на клочке бумаге и передала ей вместе с кусочком черного шоколада. Мы не должны были брать с собой никакую еду, но я тайком привезла шоколад, рассудив, что этот продукт с содержанием 85 процентов какао пойдет только на пользу моей душе.

Девушка тоже написала свое имя – Седжал – и передала мне клочок бумажки обратно, добавив «Спасибо!» за шоколадку. И именно в этот момент я заметила, что ее браслеты прикрывают глубокие шрамы от резаных ран на запястье – еще только затягивающиеся. «Как она выжила?» – подивилась я.