– Вы были на службе? – спросила я.

– Нет. Не был. Я посчитал свое присутствие там неуместным. Мне не следовало приходить даже сюда и заговаривать с вами. Но, может быть, вы позвоните мне сами через месяц, через пару месяцев? Через год? Когда почувствуете, что в состоянии общаться. Я буду вам признателен за беседу.

Он дал мне визитку: «Макс Иди, журналист-фрилансер». И удалился прочь, как только ко мне подошла одна из отцовских коллег по работе.

– Все в порядке? – спросила та женщина.

– Да, – ответила я, пряча визитку за спиной.

Приглаживая рукой волосы, Джар вместе со стулом отодвинулся от стола. Он сидел за компьютером в своем гаражном боксе – протрезвевший и взбодрившийся после холодного душа. Но вечер в пабе на Пиккадилли вспоминался ему как в тумане. Оставалось только надеяться, что он вел себя прилично и не выдал того, в чем теперь твердо уверен: Кирстен – та же самая женщина, что и Карен, психотерапевт колледжа, с которой пять лет назад доктор Лэнс познакомил Розу. Джар в этом не сомневался. Кирстен вышла на него через Карла. Она попыталась выведать у него информацию о дневнике Розы. И она же позвонила в полицию, когда Джар ей солгал. Хотел бы он знать, для чего Кирстен сблизилась с ним и на кого она работала.

Джар посмотрел на экран монитора. Три часа ночи, и у него не так уж много времени. Если полиция могла арестовать его однажды, она сможет это сделать и еще раз. Майлз Като наверняка захочет пообщаться с ним снова, когда его люди столкнутся с шифровальным мастерством Антона.

«Макс Иди, Макс Иди», – прокручивая в голове это имя, Джар напряженно соображал. Уж не тот ли это репортер, который в первые месяцы после Розиной смерти расспрашивал о ней в Кембридже? Джару тогда так и не удалось выйти на его след.

Об этом репортере проговорился один нетипично развязный привратник в колледже Розы. Джар отправился в Кембридж в августе, через месяц после ухода Розы, преисполненный решимости во что бы то ни было переговорить с доктором Лэнсом. Декан не отвечал ни на его электронные письма, ни на его звонки. И Джар надумал заявиться к нему прямо на порог. Но из этой затеи ничего не вышло.

– Что я должен сказать доктору Лэнсу – кто его хочет видеть? – спросил его выглянувший из будки привратник в черном костюме.

«Мать таких называла опущенными голубками», – подумал Джар.

– Джарлаф Костелло.

Не спуская с него взгляда, привратник взял телефон и набрал номер:

– Вы часом не еще один журналист?

– Я не журналист, я – аспирант. Королевского колледжа. – Формально Джар солгал. Он не вернулся в Кембридж в октябре ради своей диссертации, как планировал прежде. После всего, что случилось, у него не хватило на это духу. И он только что устроился на свою первую работу – на веб-сайте искусств. – А почему вы спрашиваете?

– Да тут раньше вертелся какой-то репортер из Лондона. Все вынюхивал что-то. Вопросы всякие разные задавал.

– О чем?

– Доктор Лэнс не берет трубку, – оставив его вопрос без ответа, констатировал привратник и стал снова набирать номер декана.

– О чем он спрашивал? Тот журналист? – вновь поинтересовался Джар, сам удивляясь своей настойчивости.

– О смерти, которую не любят называть своим именем. О суицидах студентов. Доктор Лэнс не отвечает.

– А вы не помните, как его звали?

– Пожалуй, вам лучше условиться о встрече заранее, сэр.

И это было все, что Джар тогда узнал. Некий лондонский журналист «вертелся» и «вынюхивал что-то». Его скорее всего интересовал случай Фиби, ужасное самоубийство которой на Майском балу оставалось главной темой всех газет в течение лета. Роза бросилась в море с пирса через несколько недель. Местная пресса освещала ее смерть как еще один студенческий суицид. Об отце Розы почти ничего не писали, если не считать упоминания о том, что он работал в МИДе.

Джар знал, что Розу с отцом связывали очень близкие, доверительные отношения. И он бы с радостью познакомился с Джимом Сэндхоу – Роза рассказывала о нем столько увлекательных и веселых историй! Поначалу, используя свои базовые журналистские навыки, приобретенные на работе, Джар попытался собрать о Розином отце побольше информации. Но в этих поисках он потерпел полную неудачу. В Сети о Джиме Сэндхоу не было практически никаких сведений; Джар нашел в открытом доступе лишь несколько отчетов об экономике Юго-Восточной Азии, написанных им в соавторстве с коллегами. Но никаких свидетельств, позволявших предположить, что Джим Сэндхоу работал на кого-то еще, кроме Политического отдела МИДа, Джару на глаза не попалось. Хотя он вскоре понял, что этот отдел обычно использовался разведслужбами как официальное прикрытие. Теперь оказывается, что Розин отец был «более важной» фигурой, чем шпион. Но Джар так и не нашел других случаев посмертного присвоения человеку, пусть и заслуженному, ордена Святого Михаила и Святого Георгия и звания Рыцаря-командора.

Джар попробовал найти в Google Макса Иди. Как хорошо, когда у человека такое характерное имя! В поисковике не нашлось данных о журналистах с искомой фамилией. Зато была информация о некоем Максе Иди – владельце собственного PR-агентства в Лондоне. Судя по биографии, в начале своей карьеры он проводил журналистские расследования, и эта работа привела его к «осознанию всех сложностей антикризисного PR-менеджмента». В числе его клиентов – несколько непопулярных банков. В резюме каждого сотрудника агентства был указан его контактный номер. Был и мобильный телефон самого Макса Иди.

Перед тем как выйти из гаража, Джар внимательно осмотрел улицу. И, лишь убедившись в отсутствии подозрительных лиц, вернулся в свою квартиру, стараясь не попадать в оранжевые ореолы уличных фонарей. В конце улицы припарковался фургон, которого там раньше не было. А одна легковушка, стоявшая напротив его дома, наоборот, уехала. «Расслабься», – повторял себе Джар. Он знал, как действовать дальше. Утром он первым делом позвонил Максу Иди.

Тихий приют, Херефордшир, весенний триместр 2012 г.

Вид из моей комнаты прекрасный: высокий гребень горы над нами залит лучами солнца, а в лежащей внизу долине царит весеннее умиротворение. Вот и я здесь за тем, чтобы успокоиться, «привести свои мысли в порядок» и обрести «внутреннее умиротворение». По крайней мере, так сказал один замечательный человек по имени Мэггс, когда мы все собрались в холле на первом этаже для ознакомительной беседы. На нем были джинсы и белая хлопчатобумажная рубашка без воротничка (а вовсе не какое-нибудь свободное ниспадающее одеяние). И он источал завидную безмятежность, а его речь вертелась вокруг одного – нужно научиться концентрироваться на чем-либо, жить настоящим и давать выход всему, что тебя беспокоит и тревожит: и мыслям, и эмоциям. Похоже, до того как «найти себя» на Бали, Мэггс покорял снежные склоны горнолыжных курортов.